Всякий московит эпохи царей Иванов скажет вам, что столица возвысилась волей Божией, и будет прав. Но даже обитатель XVI века, если он наделен хоть каплей наблюдательности, не отвергнет того, что происходило это укрепление города чуть ли не главным образом за счет купцов. Изначально, словами Ключевского, «-развитие торгового транзитного движения по реке Москве оживляло промышленность края и обогащало казну местного князя торговыми пошлинами».

Сама же пристань — возможно, еще с момента закладки деревянного детинца (крепости) и вплоть до возведения кирпичного замка Иваном III — принимала купеческие ладьи и струги у юго-западного угла Кремля, рядом с Боровицкими воротами, при впадении Неглинной в Москву-реку. Здесь же стояли амбары, и за то, чтобы хранить в них привезенный товар, видимо, требовалось платить именно «побережное».

В XV веке купеческое сословие вытесняется великокняжеским двором — по причине роста обоих — на посад, начавший тем самым превращаться из ремесленного пригорода в торговую часть города. Перемещается рыночный центр, и за ним перемещается пристань с таможней того времени — Мытным двором. На известном рисунке Аполлинария Васнецова с Кремлем Ивана III суда приналивают уже восточнее только что возведенных кирпичных укреплений — у плавучего тогда, составленного из плотов, Москворецкого моста. Красная площадь, еще именовавшаяся Торгом, обзаводится огромным Гостиным двором — одновременно складом и магазином.

В правление Елены Глинской новый пояс стен и башен присоединяет к княжескому замку разросшийся на восток от него торговый посад. Получивший фортификационное оформление, район концентрирует в себе основное движение товарно-денежной жизни « Третьего Рима», стремясь подчинить ей и прилегающие к Китай-городу улицы, площади, мосты.

Привычка к прилавку да лотку вместе с потребностями покупателей приводят к расширению ассортимента и самих торговых рядов. Палатки тянулись с севера на юг, вдоль восточной стены Кремля — но, по указу Ивана III, на расстоянии ста девяти саженей от нее. Этими примитивными «магазинами» местность приспосабливалась для торговли, обосновавшейся здесь позднее в более солидных постройках. Хронологически последние из этих зданий сохранились: москвичам хорошо известны Верхние (ГУМ) и Средние торговые ряды на Красной площади.

Перед сожжением Москвы в 1611 году польский офицер Самуил Маскевич насчитывал в Китай-городе до сорока тысяч лавок: «…какой везде порядок; для каждого рода товаров, для каждого ремесленника, самого ничтожного, есть особый ряд лавок, даже для цирюльников, которые бреют в своем ряду».

Воспринимая Кремль и укрепленный посад как единую крепость, английский купец Антоний Дженкинсом также указывает на специализацию различных частей рынка, не позволявшую соваться со свиным рылом в калашный ряд: «Главные рынки, где торгуют всем, находятся внутри указанного замка, а для отдельных предметов есть особые рынки: для каждого ремесла отдельно». Здесь же находим рассказ об оригинальной зимней ярмарке, представлявшей собою «большой торг за стенами замка на замерзшей реке там продают хлеб, глиняные горшки, кадки, сани и т.п_».

Неурожаи взвинчивали цены на продукты, однако в благополучные годы иностранцев, напротив, удивляла дешевизна. Контарини за один маркет покупает более трех фунтов коровьего или свиного мяса, которого, по его словам, «русские продают огромное количество». Барбаро уменьшает цену до четырех фунтов за маркет, прибавляя, что мясо даже не взвешивают, а дают «просто на глаз». Он утверждает, будто «на один дукат получают 70 кур», но Контарини поправляет, что за такую монету кур отдадут в Москве целую сотню, а уток — сорок. Только из деревень, лежащих по направлению к Ярославлю, как подсчитывает английский капитан Климент Адамс в 50-х годах XVI века, «в Москву привозят такое количество жизненных припасов, что иногда поутру видишь обоз из 700 или 800 телег. Сюда, — по его же наблюдениям, — доставляют земные плоды и соленые припасы, иногда за тысячу миль».

В конце XV века не менее чем от мороза избалованные природой фряги страдали у нас от отсутствия фруктов, в частности винограда и, следовательно, вина. Говоря о скудости плодов, Контарини сетует, что «бывают лишь огурцы, лесные орехи, дикие яблоки».

Приспособленность к суровой жизни и грубой пище выделяет как основное качество русских Ричард Ченслор, главный кормчий английской флотилии, искавшей в середине XVI века северный путь в Индию. Ради визита к царю посетив Москву, он видел, как горожане «едят селедочный рассол и всякую вонючую рыбу. Да и нет такой вонючей и тухлой рыбы, — прибавляет мореплаватель, — которую они не ели и не похваливали, говоря, что она гораздо здоровее, чем всякая другая рыба и свежее мясо». Как тут не вспомнить более позднее, XVII века, свидетельство чешского путешественника Таннера, который, описывая мясные лавки в Белом городе, говорит о «тяжком запахе» товара, и что «из мясников некоторые торгуют тухлым мясом, выкладываемым на солнце». К удивлению европейца, «проходя либо проезжая мимо них, москвитяне, даже вельможи, пробуют пальцем посиневшее от порчи мясо, достаточно ли оно уже мягко и, выпив чарку водки, публично пожирают кусок этого сырого мяса с долькой чесноку».

Вместе с тем можно думать, что повышенная критичность зарубежных покупателей к продуктам с московских базаров родилась из естественной реакции желудков на непривычную пищу и предвзятого порой отношения к «варварской Московии». Тот же Таннер промучился двенадцать дней от лихорадки, отведав всего «несколько капель» яблочного кваса, напитка, по его признанию, «любимого москвитянами» и не вызывавшего у них, видимо, ни поноса, ни лихорадки.

Обычно возникающие первыми, чувственно-гастрономические впечатления иностранцев позволяют реконструировать некоторые черты продовольственного столичного рынка в Московском государстве времен первых его царей и последних Рюриковичей — частью характерные исключительно для их эпохи (конец XV — XVI вв.), частью унаследованные от еще более древнего прошлого, а частью продолжающие сохраняться и в последующие столетия…

КомментарииВ правление Елены Глинской новый пояс стен и башен присоединяет к княжескому замку разросшийся на восток от него торговый посад. — Речь идет о стенах и башнях Китай-города, кам. крепости, возведенной в 1535—38 («град камеи»; арх. Петрок Малый); этот пояс гор. укреплений для защиты торг, посада и боярских дворов начал сооружаться еще в 1534, когда он был устроен как «земляной город» (ров, вал, дерев, укрепления) и отчасти состоял из земли, утрамбованной между высокими плетнями — откуда, полагают, гл. обр. и пошло назв. Китай-город («кита» в нек-рых местностях России означает веревку, свитую из травы или тонких прутьев); стены протянулись на в. от угловых кремлев. башен — Собакиной (Угловой Арсенальной) и Беклемишевской (Москворецкой), — захватывая терр. вплоть до совр. Новой и Старой пл. и Китайгородского пр.; назв. нового «города», т.е. крепости, вскоре же, как это обычно бывало, распространилось и на охваченную укреплениями терр.; башен первонач. насчитывалось 14; в 1680-х гл. из них (осн. проездные) были увенчаны декор, кирпичными шатрами; двухпролетные Москворецкие ворота (перед одноим. мостом) были разобраны еще до 1790; после ликвидации в сов. гг. (гл. обр. в 1934) б.ч. крепости, сохр. лишь участок ее сев. стены (вдоль Театральных пл. и пр. и пл. Революции, частью за гостиницей «Метрополь») с глухой круглой башней у Третьяковского пр. (форму «ласточкиных хвостов» их зубцы приобрели во время ремонта 1821); первонач. вид крепости точнее воспроизводится участком стены, восстановленным в 1965—73 вдоль Китайгородского пр.; в 1994—96 воссозданы также Воскресенские ворота Китай-города, разобр. в 1931.

 

Источник: http://design-foto.ru/