Он начал рыскать как лис вдоль Великой китайской стены. На самом деле она часто существовала лишь в виде умозрительной линии. В духе китайской политики, она с древнейшей эпохи отмечала собой, главным образом, границу между миром скотоводов-пастухов, то есть чужих, и миром садоводов, то есть Китаем. Чингисхану не составило никакого труда обойти внушительные фортификации, которые все еще высились то тут, то там. Скоро он проник в северный Китай и с легкостью обратил в бегство правительство Цзинь, спрятавшееся в Кайфэне, в самой середине Великой равнины. По пути монголы завладели Пекином, служившим северной столицей императоров Цзинь. Впервые победители остановились там в 1213 г., затем второй раз — в 1215 г., но теперь город, чудом избежавший разрушения два года назад, был стерт с лица земли.
В Южном Китае не только никто не забеспокоился, но, напротив, те, кто узнал эту новость, шумно радовались. Какое счастье вот так вот присутствовать при разгроме своего заклятого врага! Тем более что на вид победитель казался вполне цивилизованным, ведь он отступил, как только его дело было сделано. Кто, в самом деле, мог прозреть истину? Если Чингисхан и отодвинул свои войска, чтобы начать завоевание Туркестана и восточного Ирана (1219 г.), то причиной тому были вовсе не досада или уважение к более сильному противнику. Правда заключалась в том, что Китай виделся ему зрелым плодом, готовым, в любом случае, упасть к нему в руки, как только он того пожелает. Министры Южной Сун, со своей стороны, объясняли ситуацию иначе: если их послушать, получалось, что монголы, «санитары степи» и (будущие) верные данники, никогда не поднимали меча против сына Неба. В результате, окружение императора Сун решило заключить негласный союз со столь полезным и столь искусным в военном ремесле соседом (1221 г.), и когда через пять лет монголы опять подступили вплотную, после того как снова и на этот раз окончательно разгромили Си Ся (1226-1227 гг.), китайцы Юга испытали в связи с этим глубокое удовлетворение. Единственным, что их огорчало, было то, что за это время Чингисхан умер.
По окончании неизбежной борьбы за власть (1229-1241 гг.), наследником Чингисхана стал его сын Угэ-дэй — буквально «Щедрый». Он обосновался в Каракоруме, расположенном в долине Орхона в Монголии, и сделал его столицей своей империи. Находясь здесь, он, выполняя волю своего отца, начал взвешивать свои шансы в Китае. Трудность была связана с тем, что он не имел четкого представления о географии этой большой и разнородной страны. В его сознании Китай ассоциировался, главным образом, с территориями на Севере и в бассейне Хуанхэ, оккупированными династией Цзинь, которая, несмотря на свои недавние несчастья, по-прежнему сопротивлялась с энергией отчаяния. Однако на ее пути встала серьезная помеха: осев, кочевники превратились в пленников своей земли. Угэ-дэй отличался дальновидностью и потому построил свою стратегию на понимании этого процесса.
С помощью своего брата Тулуя (буквально «Зеркало») он снова начал один из тех хитрых и широкомасштабных маневров, которые так хорошо удавались его отцу: Цзинь, как и предполагалось, рухнула, взятая в клещи двумя монгольскими армиями, одна из которых двигалась с северо-запада, а другая подступала с юга Хэнани. Генерал Субэдэй, оставивший о себе мрачную память как в Персии, так и в России, разгромил Кай-фэн (1233 г.). Узнав о падении Цзинь, правительство Южной Сун возликовало: наконец-то оккупантов постигло справедливое возмездие! И радость достигла вершины, когда распространилась весть о самоубийстве последнего императора Цзинь, бегство которого стало предметом насмешек.
Однако неосмотрительный оптимизм Южной Сун очень скоро подвергся жестокому испытанию: на протяжении трех лет, с 1236 по 1239 гг., победоносные, но уже не знающие, где искать добычу, монгольские войска отыгрывались на Сычуани и Хубэе, которые они разгромили и разграбили с такой жестокостью и внезапностью, что у китайцев не было возможности даже начать действовать в ответ. Тем не менее, со смертью Угэдэя (1241 г.) ситуация улучшилась: монголы, занятые собственными проблемами наследования, казалось, снова стали «добрыми» соседями. Мир продлился двенадцать лет. В 1251 г. Мункэ, внук и частичный наследник Чингисхана, назначил своего младшего брата Хубилая — буквально «Счастливчик» — губернатором Хэнани. Никаких возражений не нашлось: Южная Сун больше не надеялась отвоевать Великую равнину, и мир, то и дело нарушаемый, был восстановлен. Что касается крестьян Северного Китая, то они просто сменили хозяев. Новые господа внушали меньший ужас, чем правители Цзинь, повинные в трагической смерти императора Хуэй-цзуна и ненавидимые уже много лет.
В 1253 г. возобновились неприятности на восточных отрогах Гималаев: ввергнув в хаос Сычуань, монголы обрушились на тибето-бирманское царство Дали, а когда оно пало, они, продолжив свой бросок, в 1257 г. захватили Ханой. Но все это происходило на самой окраине территории, контролируемой Южной Сун, а в столице, если бы ее часом достигли эти новости, казалось, никто не забеспокоился бы сверх меры.
Be the first to comment on "Завоевание Китая. Моголы в Китае: династия Юань. История Китая."