В 246 г. до н. э., через десять лет после смерти последнего царя династии Чжоу (256 г. до н. э.), чьи потомки сделали все, чтобы подорвать ставшую к тому времени чисто ритуальной и номинальной централизованную власть, в расположенном к западу от устья Хуанхэ княжестве Цинь официально вступил в свои права новый повелитель, которого звали Чэн.

Маленькому царю Чэну едва исполнилось тринадцать лет, и Люй Бувэй, почтенный министр его покойного отца, разумеется, не собирался уступать ему трон до тех пор, пока он не достигнет совершеннолетия, если не дольше. И, действительно, чтобы взять власть в свои руки, и то с большим трудом, царю Чэну пришлось ждать 238 г. до нашей эры. Три года спустя Люй Бувэй, которого оказалось очень непросто отстранить от дел, покончил с собой, перестав принимать пищу (235 г. до н. э.). Царь Чэн в связи с этим не выказал особого отчаяния, а, напротив, быстро наверстал потерянное время, поскольку не стал задумываться над разного рода ненужными вопросами: его союзниками были молодость, физическая сила, выносливость и первые шаги опыта.

Как любой великий основатель, он совершил ряд ошеломляющих завоеваний — с помощью меча, экономического давления и силовой дипломатии; завершились они только в 221 г., то есть через семнадцать лет. Тогда царь Чэн создал новый, объединенный Китай и никогда ранее не существовавшую форму государства — империю, протянувшуюся от залива Бохай до залива Алун.

В чем секрет подобного успеха? Первым из них была очень закаленная и хорошо обмундированная армия: помимо добычи, принадлежавшей войскам в случае победы, правители Цинь, как говорят, выплачивали премию за каждого обезглавленного врага. Китайские историки, у которых в дальнейшем были все основания жаловаться на своих новых господ, передали последующим поколениям ученых тошнотворные описания окровавленных голов, которые воины приносили вождю вечером после битвы и продавали по счету как битую дичь.

Эта армия обладала и другими, уже тактическими достоинствами, главным из которых была подвижность. В основном, это была армия пехотинцев в обрамлении нескольких военных колесниц. Имелась также и кавалерия, но ее было меньше, чем в других княжествах, богатых пастбищами, таких как Ци — самое прекрасное государство лесистого Шаньдуна. Вообще-то, по ряду показателей, армия Цинь вовсе не соответствовала своему времени. Например, солдаты были экипированы бронзовым оружием, в то время как все остальные армии тогда уже пользовались вооружением из железа, менее дорогостоящим и более прочным, которое можно было произвести быстро и в больших количествах. Но если армия Цинь и могла показаться слишком традиционной, то она лучше владела стратегическими приемами, требовавшими верности древним технологиям. Наконец, она подчинялась незыблемой дисциплине, опиравшейся на пессимистическую идеологию политических мыслителей предыдущего столетия, вроде Шан Яна (ум. 338 г. до н. э.), или своих современников, например, Хань Фэя (ум. 234 или 233 г. до н. э.), по мнению которых, всякая социальная организация держится на страхе. В результате, войско Цинь, выращенное на обширных пустошах современного Шэньси, где о его тренировке заботилась сама погода, зимой морозная, а летом удушливая и сухая, и в полной мере испытавшее на себе действие кнута и пряника, с неизбежностью должно было предпочитать удалое возбуждение перед битвой скучной лагерной жизни мирного времени. Именно эта армия и явилась решающим фактором последующего превращения царя Чэна в «Первого императора династии Цинь» (Цинь Шихуанди).

Первые империи – история КитаяКроме того, у этого способного правителя имелись и другие рычаги, с помощью которых он умело справлялся с любыми ситуациями, всегда ожидая худшего и не питая никаких иллюзий относительно человеческой природы. Так, одна известная история вдохновила конфуцианскую иконографию, которая, начиная с династии Хань, часто использовала пример первого императора, чтобы под разными углами рассмотреть мысль о том, что преступление не окупается и существуют крайности, в которые добродетельный правитель или администратор не должен впадать никогда, даже во имя благородной цели.

Расположенная к северу от Пекина Великая стена, которую можно посетить сегодня, не та, строительство которой китайская историографическая традиция приписывает первому императору: на этом участке ее самые древние элементы восходят разве что к династии Мин. Древняя китайская стена находится в другом месте.

На самом деле многие княжества, озабоченные своей безопасностью, начали возводить «длинные стены» (чан чэн) в эпоху «Весен и осеней». Эта тенденция усилилась при Борющихся царствах. Оригинальность решения, принятого первым императором, заключалась в том, что он содержал, восстанавливал и, при необходимости, связывал между собой самые северные звенья стен, построенных для защиты княжеств на севере страны. Таким образом, вся объединенная империя оказалась защищена от вторжения соседей, не принадлежавших к китайской общности.

Первые империи – история КитаяУже несколько лет археологи работают над расчисткой ранее неизвестных древнейших участков стены, остатки которых были обнаружены либо в результате поисков вдоль предполагаемой линии, либо современными средствами, вроде американского радара с космической графикой (радиолокационная станция с синтезированной апертурой), использовавшегося во время полета челнока «Эн-девор» (апрель 1994 г.).

Эта история началась в княжестве Янь — район современного Пекина — когда его глава, князь Дань, согласился приютить на своих землях примечательного беглеца — генерала армии Цинь, впавшего в немилость по причине оплошности или избыточной честности. Мало-помалу князь Дань и его гость прониклись взаимными дружескими чувствами, скрепленными обшей ненавистью к Цинь и удвоенными растущим страхом: царь Чэн подчинил княжества Великой равнины и, того и гляди, собирался всех их поглотить. Настал день, когда стало ясно, что опасность исчезнет только со смертью ужасного завоевателя и что его необходимо срочно устранить. За помощью в этом деле князь Дань обратился к Цзин Гую, знаменитому наемному убийце.

Цзин Гуй принял предложение князя Даня, возразив, однако, что ему будет очень трудно напасть на царя Чэна, чья осторожность, если не сказать подозрительность, стала притчей во языцех. В конце концов, князь Дань и его наемник выработали следующий план: Цзин Гуй прибудет ко двору Цинь, заявив, что желает преподнести царю Чэну княжество Янь как на блюдечке. При этом, само собой разумелось, что царь Чэн не даст себя так просто одурачить, так что, несмотря ни на какие заманчивые обещания, Цзин Гуй не мог приступить к делу, не имея руках никаких доказательств своих полномочий.

Одним из таких необходимых свидетельств была стратегическая карта размещения яньских гарнизонов. В те времена подобные карты представляли собой такую государственную тайну, что правители стран обычно уносили их с собой в могилу. Если бы царь Чэн узнал, что Цзин Гуй принес ему карту Янь, это могло бы произвести на него большое впечатление, так как означало бы, что находящийся перед ним человек действительно пользуется доверием князя Даня. Однако все еще оставались сомнения, что царь Чэн приблизится к убийце достаточно близко для того, чтобы тот смог действовать наверняка. Цзин Гуй придумал принести ему и второе доказательство, которое не могло не возбудить любопытства царя, — голову известного опального генерала. Князь Дань счел эту идею блестящей, но почувствовал большую неловкость, так как злополучный воин был его гостем и убить его означало совершить гнусный и непростительный поступок.

Видя, что решимость князя Даня ослабевает, а вместе с ней тает и надежда на вознаграждение, Цзин Гуй изложил суть дела самому генералу. Последний, найдя предложенный план приемлемым и пылая жаждой мести, тотчас же перерезал себе горло. Цзин Гуй рассчитал верно. Ему оставалось лишь отрезать голову. Князь Дань, рыдая от восхищения, приказал упаковать ее достойным образом. Затем Цзин Гуй подготовил карту государства Янь, свернув ее, как положено, но вставив в середину рулона кинжал, тонкое и острое лезвие которого долго вымачивалось в смертельном яде. Если от ранения царь Чэн еще мог бы оправиться, то от яда должен был умереть неминуемо.

Цзин Гуй хорошо расставил западню, у него была реальная возможность встретиться с царем Чэном. Однако когда он развернул карту, чтобы показать, где находятся гарнизоны, царь Чэн, никогда не терявший бдительности, заметил кинжал и призвал стражу. На Цзин Гуя обрушился град ударов, ему пробили голень. Тем не менее он метнул свой отравленный кинжал, но промахнулся и погиб под ударами алебард, под мертвым взглядом несчастного генерала, голова которого в суматохе вывалилась из ларца. На этот раз у князя Даня была все основания для страха: царь Чэн не стал откладывать взятие столицы Янь (226 г. до н. э.), последние бастионы которой доблестно оборонялись еще три года. Но, в конце концов, они, разумеется, пали (222 г.), одновременно с государством Чу, расположенным в центральной части Китая, и за год до завоевания княжества Ци в Шаньдуне.

Не менее интересна история самого князя Ци. Официальные истории и моралисты упрекают его за то, что он слишком внимательно прислушивался к пацифистам, подкупленным грозным царем Чэном, и их призывам к миру. Если какое-то государство и могло противостоять Цинь, то именно Ци, которое в то время обладало самой лучшей кавалерией в Китае. Однако царь Чэн и циньские стратеги знали, что война распространяется и на боевой дух противника. Ци пало в 221 г. до нашей эры. Теперь можно было создавать империю.

Сегодня каждый способен оценить выгоды, которые принесло Китаю объединение, несмотря на то, что эта система не лучшим образом зарекомендовала себя на протяжении дальнейших двух тысячелетий или даже больше. Создание империи позволило справиться с главными проблемами, остававшимися неразрешимыми в обстановке постоянного и жестокого соперничества, характерного для эпохи Борющихся царств, — распределением воды, защитой границ, необходимостью унификации законов, письменности, системы мер, весов и денежной системы, а также развития сети дорог для обеспечения обращения людей и товаров. Управление в соответствии с авторитарными принципами легизма внесло заметный вклад в победу Цинь. Будучи восстановлена во всекитайском масштабе стараниями Ли Сы (ум. в 208 г. до н. э.), чей образ ученые историки не замедлили демонизировать, эта концепция власти теперь, наконец-то, нашла применение, отвечающее честолюбивым мечтам своих создателей.

Обнаруженные в 1974 г. вблизи могилы первого императора развалины самой преувеличенностью своих размеров, до сих пор бросающейся в глаза, ясно свидетельствует о том, какая волна потрясения прокатилась тогда по Китаю. Однако она быстро спала, ненадолго пережив человека, который ее поднял. Первый император умер в 210 г. до н. э., и, разумеется, престол унаследовал его сын, но лишь на четыре года. Через пятнадцать лет после того, что явилось первой китайской культурной революцией, по отношению к которой правительство Мао неоднократно выражало свое почтение уже в XX веке, народ предпочел террору хаос.

Первые империи – история КитаяИтог образования империи подвести тем труднее, что первый император долгое время был известен и воспринимался только через призму рассказов официальных историографов, особенно первого и, заслуженно, самого знаменитого из них, Сыма Цяня (135?-93? гг. до н. э.). Его повествование, чисто фактическое, от века к веку становится все более пространным, давая пищу сарказму ученого сословия, которое до сих пор размахивает кулаками, хотя драка прекратилась сотни лет назад.

Следует отметить, что первый император не выказывал особой нежности по отношению к тем, кто ему противоречил, и в этой неблагодарной роли выступили, в том числе, интеллектуалы. По рассказу Сыма Цяня, самый печальный эпизод имел место в 213 г. до н. э., когда первый император приказал сжечь все книги, кроме тех, которые содержали технические, астрономические или медицинские сведения. Жестокая гибель четырехсот ученых, погребенных заживо, довершила ужас этой сцены.

Современные историки задаются вопросом о практической стороне этого события: где были собраны книги? Кто был обвинен? Каким образом? Где происходила эта мрачная церемония? При взгляде через призму необходимой критики это событие иногда принимает иную окраску, но ничего не теряет с точки зрения своей назидательности. Если считать свидетельство о нем точным и ясным, возникает немало сомнений, но оно приобретает новую силу, если воспринимать его как символ всех тех частных драм, которые вот-вот должны были разыграться на всех уровнях местного управления. Самому взрастить «сто цветов» разных мнений, чтобы потом удобнее было их уничтожить, не терпеть, по сути, никаких возражений, даже конструктивных… на протяжении истории династий Китая эти принципы столько раз возвращались к жизни, что их истинность не ставилась под сомнение. В частности, эта система, прекрасно действовала в XX веке: сначала в конце 50-х гг., а потом в ходе Культурной революции 70-х гг., и подтвердить это могут ныне живущие семьи тысяч недавних жертв. И вот, как и в эпоху Сыма Цяня, моралисты указывают на символическую и устрашающую фигуру первого императора, вдохновленного свыше основателя, которого, тем не менее, Небо поторопилось заменить, чтобы цивилизация (вэнь) наконец восторжествовала над чистой и неконтролируемой энергией (у). В 206 г. до н. э. власть над империей взяла в руки новая династия — началась эпоха Хань.

Первые империи – история КитаяЗа спиной у героев истории, могучие образы которых вдохновляют писателей, разыгрывается важная партия в масштабе социальных групп, о которой отдельные личности не имеют четкого представления. С начала Железного века, то есть уже около пятисот лет, регионами правили аристократические фамилии, произошедшие от царского рода Чжоу или породнившиеся с ним. Именно эти люди теперь отошли на второй план. Императоры Хань не упустили случая закрепить это изменение: власть больше не передавалась автоматически по капризу рождения или генеалогических связей. Она распределялась, прежде всего, посредством жребия внутри того направления мысли, к которому принадлежал данный человек. Фактически существовало три лобби: легисты, конфуцианцы и даосы. Смотря по тому, как одно из этих направлений превосходило остальные, в игру вступали различные политики, а на личностном уровне начинались или рушились карьеры. Древние аристократические семьи не исчезли полностью и, в той же мере, не совсем отошли от дел. Они ждали своего часа, который за сотни лет пробивал несколько раз. Фактически, они никогда не переставали играть свою изначальную роль, обеспечивая должное управление регионами, и в этом качестве составляли последний оплот безопасности в случае ослабления государственной власти и даже самого настоящего хаоса. Затем, каждый раз, когда общий порядок восстанавливался, они отходили на второй план, освобождая место для партий и идеологий. На самом деле, каждый вид деятельности соотносится со своим уровнем власти.

С древнейших времен словом Хань называлась река на Великой равнине. Позднее оно стало названием княжества. Именно там родился Лю Бан, возглавивший восстание против Цинь. Когда победа возвела его в ранг основателя новой власти, он использовал название своей родины в качестве наименования будущей династии. Она же, в свою очередь, в ходе своей четырехсотлетней истории оказала настолько сильное влияние на национальную историю, что китайцы до сих пор используют термин Хань в качестве самоназвания, подчеркивающего их единство перед лицом народов периферии. Эти последние, на чье этническое и культурное отличие от китайцев «центра» всегда любили указывать различные китайские правительства, остались, если воспользоваться общепринятым термином, настроенными против всех «меньшинствами», какова бы ни была при этом их истинная или номинальная принадлежность к структуре административных округов империи.

В связи с династией Хань школьная иконография сохранила три воспоминания. Первый — это разделение на два периода, Западной Хань (Ранней) и Восточной Хань (Поздней), которые разъединил, а затем связал захват власти примечательным человеком по имени Ван Ман (9-24 гг.). Это, пожалуй, единственная китайская династия, сумевшая полностью восстановить свою славу после того, как один предприимчивый человек дерзнул в течение нескольких лет претендовать на роль нового держателя Небесного мандата. Однако это возрождение было тесно связано с глубоким экономическим преобразованием, пусть современники и не ощутили его непосредственным образом.

Таким образом, перед лицом этого переломного момента вырисовываются еще два образа Хань, один — связанный с процветанием, а другой — с трудностью.

Западная Хань (206 г. до н. э. — 9 г. н. э.) обосновалась в районе современного города Сиань, где находилась столица этой династии Чаньань. Там они внедряли и утверждали китайские порядки среди народов, ведших другой образ жизни и обитавших западнее, в проходе Хэси, на отрогах Гималаев и на путях к оазисам, огибавших низину Тарим и пустыню Такламакан, — точно так же, как это делалось встарь при первых Чжоу. Эта длинная череда правительств, обосновавшихся на западе страны, соотносится с эпохой завоеваний и военной разведки, которая прошла в обстановке некоторой экономической эйфории, прекрасно отражаемой археологическими открытиями. Гробницы крупных и мелких властителей этого мира заполнили изделия из золоченой или серебреной бронзы, инкрустированной полудрагоценными камнями, украшения и саваны из нефрита. После того, как это богатство было разом уничтожено узурпацией Ван Мана, оно не достигало подобных масштабов в течение нескольких последующих веков.

Первые империи – история КитаяВосточная Хань (которую также называют Поздней, 24-220 гг.) оказалась заперта в далеком тылу, на Великой равнине. Правительство разместилось в Лояне, опять же ориентируясь на Чжоу, но на сей раз Чжоу периода упадка, когда этот царский род полностью утратил власть. Хань не претендовала на то, чтобы господствовать над соседями и ограничилась тем, что пренебрегала ими, отгородившись от них широкими полосами равнины в качестве буфера. Правительство защищало себя, спрятавшись за спинами своих крестьян и оставляя без боя обширные пространства, которые завоеватели могли разорить, прежде чем доберутся до столицы.

Это была эпоха экономического и духовного смятения. По-видимому, уже не действовала ни одна из старых систем управления, тем более что традиционные философские тексты, за исключением «Чжуан-цзы», не раскрывали тайну посмертного существования, а чтобы примкнуть к нему, требовалось быть настоящим стоиком. Тем не менее предстояло найти новый путь к спасению.

Отголоски с Востока и Запада

Трудно выйти за пределы собственного взгляда и своей истории! Еще труднее представить, что колоссальная часть человечества могла веками жить и верить, совершенно не нуждаясь в нас и даже не подозревая о нашем существовании. Именно поэтому синологи, впрочем как и специалисты по истории Запада, в конце концов, всегда, рано или поздно, приступают к щекотливому вопросу о связях между Востоком и Западом. Рассуждениям на тему путешествий, вызывающим все более сильные эмоции по мере углубления в толщу времен, нет конца.

Первые империи – история КитаяРусские ученые в настоящее время с энтузиазмом разрабатывают эту перспективную, с их точки зрения, жилу — возможно, потому, что их земли неизбежно служили перевалочными пунктами. Они подхватили тезис, выдвинутый в 1955 г. одним американцем (X. Дабе), согласно которому часть легионов Марка Лициния Крас,-са, убитого в бою при Карре в 53 г. до н. э., спасаясь бегством, после долгих скитаний достигла границ Китая. Там легионеры и остались, поступив на службу в армии сюнну. Аргументы Дабса строятся вокруг одного указания, содержащегося в «Истории Хань», составленной Бань Гу: этот китайский историк, писавший в 1 в. н. э.\’, упоминает об удивлении китайских солдат при неожиданном нападении вражеских пехотинцев, выстроенных в форме «рыбьей чешуи», а потому способных безнаказанно продвигаться вперед под градом стрел. Бань Гу также рассказывает об их изумлении, когда они выяснили, что позиции сюнну защищены двойным палисадом из дерева, укрепляющим отлогий земляной вал, — подобные конструкции не особенно распространены у степных народов Центральной Азии. По мнению Дабса и его сторонников, вновь начавших дебаты сорок лет спустя после него, такие достижения — «черепаха» и vallum — могли свидетельствовать лишь о римском военном гении и о возвращении, правда, на тысячи километров восточнее, легионов Красса. По мнению других, представленные аргументы совершенно неубедительны: история науки не раз показывала, что в ответ на одни и те же потребности люди изобретали решения, которые никогда не были тождественными, но всегда оказывались достаточно схожими для того, чтобы дать пищу самым безумным теориям технического обмена. Таким образом, нет никакой уверенности в том, что несчастные солдаты Красса действительно служили сюнну, но и опровергнуть это предположение тоже невозможно. Однако нет ничего невероятного в том, что они или какие-то другие римляне, тоже спасшиеся бегством после какого-нибудь безнадежного дела, которых в ту эпоху было немало, могли получать жалование в качестве наемников, способствуя обороне китайских границ. Возможно, международный археологический проект, организованный в 1990 г., в свое время прояснит этот вопрос.

 

Если вы собираетесь посетить Китай в поисках ответов на существующие вопросы, то мы подскажем вам где удобнее бронировать Авиабилеты в эту страну. Более подробно можно узнать об этом на сайте  www.aviabilet.ru.