…Что становилось одной из главных пружин подъема торговли у букинистов — и образованных, и тем более, малограмотных, которых, вместо знаний, выручали «подвижность, веселый нрав и немного мюнхгаузенства».

История университетской лавки, начавшаяся у Воскресенских ворот, задержала нашу прогулку на углу Красной площади и Никольской, «улицы просвещения и книжной мудрости».

Эпитет в данном случае не случайно превратился в клише. Именно на Никольской мы найдем лавку попочтеннее университетской: лавку, учрежденную при Печатном дворе еще в 1672 году (по другой версии даже в 40-х годах XVII века)1. Современное сказочно-готическое здание под № 15 построено на его месте уже после французов и сожжения Москвы, для Синодальной типографии. Первые лавки были учреждены по сторонам не-сохранившихся ворот 1644 года, сооруженных Иваном Неверовым и устроителем часовой башни над Спасскими воротами — Христофором Галовеем. Синодальная типография, продолжая торговые традиции, также содержала здесь лавку, где продавалась, в основном, духовная литература.

Солидности всему предприятию придавал тот знаменательный факт, что как раз на этом участке, на основанном незадолго до того Печатном дворе, 1 марта 1564 года славный мастер Иван Федоров выпустил первую русскую печатную книгу, имевшую выходные данные — то были «Деяния Апостольские» на славянском языке.

Судя по адресной книге 1826 года, кроме Синодальной лавки, на Никольской существовало тогда еще пятнадцать частных книжных магазинов, из которых у Глазунова, Базунова и Логинова действовали вдобавок библиотеки для чтения.

Упомянутый Логинов, известный, кроме прочего, в качестве издателя, прославился, главным образом, как крупнейший продавец лубочной литературы. Его обслуживало около 500 офеней, то есть ходебщиков или торговцев вразнос. На Никольской поставщик печатных забав для простонародья снимал флигель Заиконоспасского монастыря, но торговал и на Тверской, в собственном доме, где также держал для желающих библиотеку.

Из книгопродавцев-антиквариев примечательнейшей личностью на Никольской был Игнатий Ферапонтов, перебравшийся сюда от Спасских ворот, у которых он торговал еще с конца XVIII века. Известный историк и член Румянцевского археографического кружка К.Ф. Калайдович считал, что «не было такой печатной книги до времен Петра, которой бы Ферапонтов не имел в своих руках». Маститые коллекционеры, вроде А.И. Мусина-Пушкина, Ф.А.Толстого и П.П.Бекетова пополняли свои собрания с помощью этого знатока-антиквария.

В 1828 году Никольская обогатилась новой книгоиздательской и торговой фирмой. Основавшие ее братья Иван и Афанасий Салаевы приступили к делу с выпуска сочинений Фонвизина. Просвещенные предприниматели сумели из обычного сотрудничества развить добрые личные отношения со многими именитыми писателями — например, с Вяземским и Баратынским, Денисом Давыдовым и Александром Тургеневым. Фирма Салаевых славилась особым вниманием к заказам провинциальных покупателей.

Стоп. Вот мы и дошли за разговором до Владимирских (Никольских) ворот Китай-города. На «толкучке», простиравшейся отсюда по Новой и Старой площадям до Варварских ворот, кроме старого платья, обуви и всевозможной утвари, продавались лубочные картинки и книги. В течение века, с последних лет Екатерины, бушевала на этом отрезке, внутри Китайгородской стены, барахолка. В ее водоворотах ловко сновали книгоноши-ходебщики, прочно держались на плаву книжные лавочки.

Одна из них стала «университетами» Ивану Дмитриевичу Сытину. Не видя еще и во сне достигнутого им впоследствии размаха, будущий прославленный издатель начинал с должности лавочного «мальчика». Каковы, интересно, были его воспоминания и чувства, когда в 1915 году он шел мимо Новой площади — уже очищенной от рынка в 1899 году — к только что построенному для его фирмы огромному серому зданию на Маросейке (дом № 7) — с обширными складами и торговыми помещениями, с правлением издательства и его главным книжным магазином?

Но вернемся во времени и пространстве на Толкучий рынок. Мы увидим и папашу, пришедшего за букварем для дитяти, и профессора — в поисках научной монографии. Писатель перелистывает том классика или литературную новинку, а студент покупает из-под полы революционную брошюру. Лубочные издания притягивают малограмотного обывателя из простонародья — и не только москвича. От Владимирских ворот примитивные книжонки и картинки растекались по всей России:

Купец — со всем почтением,

Что любо, тем и потчует (С Лубянки — первый вор!).

Разумеется, мы не случайно позволили Некрасову вывести нас за стену, на завоеванную сынами Дзержинского площадь. Еще до появления устрашающих «органов», хотя уже после 1917 года, палатки напротив Политехнического музея, тянувшиеся вдоль внешней стороны Китайгородских укреплений, стали специализироваться на книжной торговле, главным образом, букинистической. Вплоть до разрушения посадской крепости в 1934 году, деревянные сооружения рыночка, как магнитом, притягивали московских книголюбов, проводивших целые часы у разложенных здесь десятков тысяч всевозможных изданий.

Вообще, что касается печатной продукции, и «диктатура пролетариата», и последующий нэп открывают перед историками торговли несколько исключительно своеобразных страниц. Вот характерный в те годы агитационный плакат обращает к нам рифмованный призыв: «Все на книжный базар — на Тверской бульвар!» А бывший дворянский променад становится сплошной галереей книжных киосков и лотков, предназначенных для борьбы с малограмотностью. Купленную там книгу нередко сопровождал автограф ее сочинителя, так как в мероприятиях культурной революции участвовали журналисты и писатели — например, Маяковский, считавший просветительскую работу на книжных базарах своей святой обязанностью.

Продажа писателями собственных произведений, да и просто их работа за прилавком с книгами придавали особенный интерес библиофильским походам начала 1920-х годов. В магазине Московской трудовой артели художников слова нам встретился бы Сергей Есенин, а Михаил Осоргин, Борис Зайцев и Владислав Ходасевич торговали в Леонтьевском переулке, в известной «писательской лавке», где, словами В.Г. Лидина, «в трудную зиму 1920 года блистали золотом переплетов книги».

С воплощением ленинских идей книголюбы где-то выигрывали, а где-то оставались в проигрыше. Знаменитый Сухаревский рынок, закрытый в декабре того же рубежа десятилетий как «очаг спекуляции», кроме съестных припасов и подержанных вещей, выставлял на продажу редкие фолианты и древние рукописи, за которыми на толкучку не брезговали хаживать А.А. Бахрушин, И.Е. Забелин, Е.В. Барсов и прочие знатоки старины, коллекционеры. Скажем, Н.В. Губерти, описавший свое собрание из 600 перворазрядных редкостей XVIII столетия, разыскал их именно путем долголетних посещений Сухаревки. «Любители, — пишет антиквар и библиофил Павел Шибанов, — ждали с нетерпением каждого воскресенья, чтобы не опоздать и попасть первыми на Сухаревку или на вербный рынок, где их ожидали всякие чаяния и где действительно они находили то, что превосходило самые смелые их ожидания».

Итак, рыночные развалы, ходебщики со стопками книг, книжные лавки и «шкапчики» бакалейщиков. Предложение обильно, разнообразно, но, за исключением нескольких выдающихся книгопродавцев, беспорядочно, непрофессионально и исходит от людей невежественных. «Кто не бывал в Москве, — иронизирует незадолго до вторжения Наполеона Константин Батюшков,— тот не знает, что можно торговать книгами точно так, как рыбой, мехами, овощами и проч., без всяких сведений о словесности».

Свидетельству поэта будто бы противоречит библиофил: Шибанов утверждает, что «чем темнее, малограмотнее был продавец, тем милее был он сердцу собирателя книг», и что «знающего продавца покупатель недолюбливал». Однако это правило касалось только целенаправленных поисков хитреца-коллекционера. Обычного дворянина отпугивали кулачные расправы купцов, возможная подделка книг или торговля краденым. Он, безусловно, предпочитал приятно выделявшиеся на таком фоне лавки иностранцев — с предварительным заказом, библиографическими справками, подпиской и аккуратно оформленными витринами.

Брюзжание Фамусова вторит более ранней критике — с беспощадной язвительностью Чацкого над товаром иностранцев смеется в очерке о Москве славный нежными стихами Батюшков.

Пускай современники ругали, пускай мы отдаем себе отчет в трагедии сгоревшей Москвы — все равно добродушное Александрово царствование неизменно прельщает нас как нечто одновременно благородно-романтическое и по-домашнему спокойное. На приятной ноте французолюбия «золотого века» мы и завершим посещение книжных лавок, покуда утомленный читатель не воскликнул вслед за Фамусовым: «Забрать все книги бы да сжечь!»

Комментарий

Печатный двор (Никольская ул., 15; с 1721 — Синодальная типография), осн. в 1553 «повелением» и на средства Ивана Грозного; поставленный во гл. типографии Иван Федоров и Петр Мстиславец (возможно, до них начинали работать др. мастера) готовят и выпускают (1563-64) 1-ю рус. датир. печатную книгу под назв. Апостол (сост. из книг Нового завета: «Деяний апостолов» и апостольских посланий); кам. палатами терр. двора застраивается в правление царя Мих. Фед., когда, в частности, строятся (1644) величеств, парадные ворота с башней и эмблемой (лев с единорогом), а также при царе Фед. Ал., когда вдоль Китайгородской стены возводятся (1679) Правильная и Книгохранительная палаты, объедин. сенями — старейшее из сохранившихся зданий типографии; с именем Фед. Ал. связано и основание (1681) при Печатном дворе «греч. школы» — одной из предтеч Славяно-греко-лат. академии; вдоль Никольской ул. постройки двора XVII в. не сохр.: в 1773 треснула и была разобрана башня, а ворота с палатами по их сторонам (зал. — 1642, воет, — 1680) сломаны к 1810; построенное на их месте здание (1811-15; арх. И.Л. Мироновский) воспринималось современниками стр-ва как «переправление» древнего -благодаря воспроизведению (хотя и очень вольному) осн. элементов композиции и декора прежней постройки, в т.ч. льва с единорогом (символы единодержавной власти и эмблема Печатного двора — подобие Английского герба, на к-ром те же животные размещены точно так же и почти в тех же позах); не считая мало-значит. перестроек кон. XIX в. и произвел, тогда же реставрации древних палат, комплекс зданий двора (замкнутый по периметру терр. в сер. XVIII в.) можно и сейчас видеть таким, каким он сложился в ко 2-й пол. 1810-х.

Глазунов Ив. Петр. (1762—1831), комиссионер Моек, унта в СПб. с 1806 по 1824, купил в 1808 родовое владение гр. Шереметевых на месте совр. Третьяковского пр. и, переведя туда со Спасского моста свою торговлю, открыл на новом месте крупнейший в М. книжный магазин с читальным залом. Фирма Глазуновых.

торговала в обеих столицах и др. городах; в 1812 ее оборотный капитал в М. оценивался в 110 тыс. руб.; знаменитый книгопродавец упоминается К.Н. Батюшковым в сатирах «Видение на берегах Легы» (1809) и «Певец в беседе любителей рус. слова» (1813 — «Друзья! большой бокал отцов / За лавку Глазунова!»).

 

Материал подготовлен и предоставлен сайтом, который представляет в интернете — Рубрикатор ГРНТИ — «Науковедение». Более подробно ознакомиться с информацией о сайте вы можете самостоятельно, пройдя по ссылке.