Признаки возрождения садового искусства. История ландшафтного искусства.Признаки возрождения садового искусства

Меньше всего упадок сказался в Англии, хотя и там городские
парки Лондона не вполне удовлетворительны, и очень сильно выражен в Германии,
где безнадежно испорчен даже парк Сан-Суси, очень хорошо устроенный в XVIII в.
Кнобельсдорфом. Упадок произошел по причине того, что буржуазия, выдвинувшаяся
в XIX в., не мечтала и не могла мечтать о том художественном совершенстве и той
затрате средств и сил на искусство, которые требовала и имела аристократия
XVIII в.

 

Вместе с тем низшие классы населения и буржуазия не
вырабатывали собственных требований к искусству, а пользовались упрощением тех
приемов, которые раньше были выработаны для аристократии. Мало того, Германия,
никогда не обладавшая значительными художественными средствами, систематически
подменяла вдохновение теориями. Эти теории в многочисленных немецких книгах
расползались по всему свету и тлетворно влияли на искусство всех стран.

 

Еще вреднее действовали бесчисленные архитектурные альбомы с
бесхарактерными и нестильными проектами. Ими усердно пользовались
дипломированные архитекторы и инженеры. Мало того, фабриканты по рисункам
дипломированных «художников», выпущенных художественными и художественно
промышленными школами, заполняли магазины сначала нехудожественными чугунными
скамейками и фонтанами, которыми можно любоваться хотя бы в Румянцевском
сквере, а потом и вполне отвратительными скамьями в виде грибов, и
«украшениями» в виде раскрашенных аистов, гномов и т. п.

 

Конечно, упадок должен был вызвать реакцию, и теперь почти
во всей Западной Европе идет работа над возрождением садовой архитектуры.

 

Однако для возрождения недостаточно сознавать наличие упадка
и стремиться к устранению его внешних признаков. Искусство не может создаваться
отрицанием тех или иных приемов, а нуждается в общем стремлении к красоте,
любви к ней и наличии таланта. Вот почему Германия, соорудившая за последнее
время наибольшее количество садов, не дала ни одного примера, близкого к
совершенству. Объясняется это прежде всего отсутствием глубокой художественной
культуры, так как все лучшее в так называемом германском искусстве является
заимствованием из Франции и Италии, а главное — отсутствием любви к красоте.

 

Немцы признают все элементы красоты как необходимое зло, как
то, что в книгах считается необходимой принадлежностью жилья, дома или города.
Конечно, исключительно талантливые люди, вроде Ольбриха, могли создавать на
выставках любопытные образцы. Но все эти выставочные сады были лишь показными
декорациями, построенными из зелени, а не настоящими садами, служащими для
отдыха и уюта. Меньшие мастера, как Л. Гофман, дают чисто теоретические планы,
вроде «Сказочного фонтана» в берлинском Фридрихсгайне, где парк разрезан
фонтаном на две части, вследствие этого возможные перспективы уменьшены вдвое,
и глазу отдохнуть не на чем. Нельзя сказать, чтобы замысел был неудачен,
неудачно его воплощение. В Розовом саду Мангейма, где лет 10 тому назад была
устроена одна из крупных выставок садовой архитектуры, больше фонарей и
каменных столбов, чем растений. Если прибавить, что в потугах на гениальность
немецкие зодчие стремятся применять возможно грубые и примитивные формы, то вся
работа их сводится к ряду рекламных произведений, имеющих мало общего с
искусством.

 

Франция из всех стран находится в самом неблагоприятном
положении, потому что именно там пейзажный стиль дал наибольшее количество
выдающихся и по-своему образцовых произведений, но в то же время как раз в них
особенно ярко сказалось буржуазное течение. Оно просматривается уже в
Эрменонвиле и с полной определенностью сказывается в садовых украшениях Парижа,
созданных при Наполеоне III. Тем не менее к размерам Булонского леса, к
своеобразию Бютт-Шомон и к «аристократичности» Монсо всегда придется относиться
с вниманием. Как бы то ни было, во Франции ни на момент не умирала
художественная мысль, и каждая новая школа старалась превзойти предыдущую
абсолютным художественным совершенством. Дурные приемы буржуазной школы могли
на время охватывать ту или иную отрасль искусства, но живое течение остальных
должно рано или поздно оздоровить и то, что временно упало.

 

Так произошло и с садовым искусством. Во Франции до сих пор
сохраняется привычка устраивать сады так, как делали это при Наполеоне III.
Некоторые художники, как Конталь, в точности продолжают старые приемы, но
другие, как, например, А. Дюшен и Вашеро, перешли к новым приемам.

 

Дюшен близок к тому, чем восхищался упомянутый раньше
комментатор Делила, но кулисообразное расположение в саду австрийского
посольства гораздо ярче выражено, чем допускалось это в 40-х гг., а в парке
Франспорта Дюшен устроил большое озеро с островками, заросшими высокими
деревьями, что напоминает приемы Гонзаго.

 

Вашеро в Брюсселе устроил небольшой садик с двумя
продольными перспективами, пересекающимися под тупым углом, и несколькими
поперечными изогнутыми аллеями.

 

Интереснее всего работы Андре, который в пейзажных парках
умеет устроить красивые глубокие перспективы. В парке Роз он открыл с холма
между двумя рощами вид на далекие поля, а в парке Лаверсин устроил превосходную
уходящую вдаль перспективу между густыми рощами с одной стороны и скатом холма,
край которого усажен прозрачными рощами.

 

Нужно заметить, что прелесть последнего устройства
заключается не в самом приеме, а в мастерстве художника, нашедшего удачные
размеры и красиво разместившего деревья.

 

Есть основание предполагать, что пейзажный стиль придется в
скором времени оставить или переработать для будущих колоссальных загородных
парков. В городе, наоборот, нужны небольшие парки и сады, и для них пейзажный
стиль неудобен из-за невозможности устроить достаточно глубокие и выделенные от
окружающего виды.

 

Вот почему во Франции даже раньше теоретических влияний и
просачивания английских идей появилось стремление создавать архитектурные сады.
Правда, в виде уступки традициям, сохранялись изогнутые дорожки, но они
делались совершенно симметричными. Примерами могут служить сады, устроенные
Вашеро на Брюссельской выставке и для г-на Потена. Наконец, для замка Сенеф в
Бельгии, построенного в XVIII в., с двумя колоннадами, охватывающими двор, тот
же Вашеро создал очень простой по рисунку партер.

 

Возрождению архитектурного стиля во Франции не следует
удивляться, потому что, как выше упомянуто, Наполеон I не был сторонником
пейзажных парков. Он, правда, не имел достаточно времени, чтобы заниматься
вопросом постройки для себя нового дворца и нового парка, и наоборот,
придворные художники проводили пейзажные приемы. Однако в первой четверти XIX
в. Изабэ устроил сад отеля «Шандон де Бриель» в Эперне в строго архитектурном
стиле. Средина прямоугольного партера там занята прямоугольным же прудом.
Впрочем, нужно заметить, что собственный сад Изабэ был пейзажным..

 

Во второй половине XIX в. сады Монте-Карло были устроены в
виде прямоугольных цветников, обсаженных пальмами, и подобные же цветники
устроены Андре в Ницце.

 

В Париже еще эффектнее выполнена в архитектурном стиле аллея
Обсерватории, служащая продолжением Люксембургского сада. Она состоит из двух
каштановых аллей, выстриженных почти до верха. Между ними расположены слегка
углубленные газоны с цветниками. В конце помещен великолепный фонтан работы Карпо
и Фремье. Все построение вполне совершенно и доказывает, что, как только можно
отбросить временные предрассудки, французы работают не хуже своих предков.

 

К числу архитектурных посадок нужно отнести и перепланировку
люксембургского партера, где, впрочем, сохранены основные линии Деброса и
Ленотра. Нужно отметить и рощицы (квинкунсы) в Бордо, устроенные
Барилье-Дешамом до переезда в Париж. Сюда же относится и отличная разбивка
цветников на месте погибшего дворца Тюильри.

 

Из более новых посадок этого типа очень хороши сады при
казино Довилля, устроенные в виде прямоугольного цветника с богатыми узорами.
Углубленные сады нередко встречаются во Франции, причем очень часто
устраиваются во рвах, которые прежде окружали замок.

 

Небольшие сады при городских домах во Франции за последнее
время стали разбивать в архитектурном стиле, но в отличие от Англии их
устраивают очень роскошно, а в отличие от Ленотра — развивают зелень и цветники
в ущерб дорожкам (сады многих домов в Париже). Очень распространены украшения трельяжами
или беседками в духе XVIII в.

 

Из частных садов архитектурного типа нужно отметить сады при
замке Люд (Lude) на Луаре, устроенные Э. Андре и напоминающие по пропорциям
аллею Обсерватории, но протянутые между каменной террасой и Луарой, очень широкие
закругленные партеры замков Лонгпон, Буа-Корнилье (Bois СогпШё), Карадёк
(Caradeuc), Вилларсо (Villarceau) и Лофразьер (L’Ofrasiere). Партер последнего
особенно широко и просто задуман и буквально врезается в пейзажный парк, так
как не отделен от последнего ни зеленью, ни статуями. Еще проще оставленный
почти без украшений, кроме 10 пирамидальных кипарисов, квадратный партер парка
Токсиер (Tauxieres).

 

Рядом с этими, сравнительно скромными, сооружениями следует
поставить настоящие воспроизведения или воссоздания старых, но бывших в упадке
или разрушенных архитектурных садов. Работы подобного типа были начаты Г.
Дюшеном в Бретейле и Мобранше (Maubranches). В последнем парке, хотя и не так
строго, как в XVII в., восстановлена подстрижка боскетов.

 

Сын Г. Дюшена, А. Дюшен, продолжал дело отца, и в парке
Шенонсо восстановил квадратные партеры в духе Возрождения, в Ложе (Laugais) и
Меридоне (Meridon) применил простые, сочные рисунки в духе Дюсерсо, в Радпоне
(Radepont) — партеры без рисунка и, наконец, богато украшенные извивами партеры
в Шампе и Баллеруа. Подобные же богатые узоры можно видеть в Ланже, Видвиле,
Курансе и Ля-Веррье.

 

В Кондесюр-Итоне перед домом поставлены две террасы, за ними
широкий квадратный цветник и дальше пруд с закруглением на противоположной
стороне. Скромнее этого устроен Шамп, где за главным партером лежит широкая и
очень далекая перспектива, и сад Ане с квадратным делением партеров и стриженых
рощ; однако великолепнее всего устроено Марэ для кн. Талейран. Сад раскинут
Дюшеном на громадное пространство и состоит из густых рощ с подстриженными
аллеями. Замок находится в середине, позади него тянется широкий канал,
заканчивающийся у полукруглого грота, а с другой стороны, ниже двух террас,
раскинут прямоугольный партер, охваченный двумя довольно широкими каналами,
которые, сливаясь, образуют широкий и длинный бассейн. Посредине партера
находится также бассейн с фонтаном. Фонтаны бьют из боковых каналов и на
террасе перед замком. Таким образом, по обилию воды этот сад напоминает времена
Людовика XIV. Кроме этой главной перспективы, на поперечнике сада помещен
великолепный каскад, а в рощах предположены колоннады, фонтаны и т. п. Дело,
конечно, не в том, что мы как бы возвращаемся к временам Людовика XIV, а в том,
что вся разбивка задумана достаточно оригинально и совершенна по пропорциям.

 

Из восстановленных почти в точности по проекту Ленотра нужно
отметить сады при замках Пинон и Помпон. В последнем восстановлен громадный и
очень сложный каскад, но, в отличие от XVII в., по боковым краям пруда,
расположенного между этим каскадом и дворцом, посажены пирамидальные тополя. Их
ровные ряды вносят новую, но не нарушающую стиля черточку, как и кипарисы, о
которых не думал при устройстве виллы д’Эсте Лигорио, но без которых она
кажется немыслимой.

 

Из частностей в садах этого типа нужно отметить развитие
прямых каналов в Марэ, Д’Аврильи и прямоугольные или узорные пруды в Брето,
Сент-Юбере и Кондесюр-Итоне. Весьма замечательно использован пруд неправильной
формы в Вуазене благодаря тому, что там на холме поставлен эффектный дворец и
от него к пруду спускаются уступами террасы.

 

Весьма существенным вопросом для современности является
устройство нарядных небольших садов для современных блестящих столиц. Удачным
образцом является сад Ж. Дусе, расположенный на треугольном участке и
украшенный лестницами, террасами и водоемами, которые связаны в одно целое.

 

Полное возрождение искусства Ленотра и применение его
приемов задерживалось, к сожалению, как традициями официальной школы, так и неимением
в ленотровских садах места для разведения редких растений. Вот почему во
Франции весьма распространен смешанный тип, т. е. архитектурная разбивка вблизи
дома и пейзажная вокруг него. Почти всегда перед домом открывается широкая
сцена с постепенно суживающимися группами деревьев. Из хороших примеров можно
указать парк маркизы Полиньяк в Реймсе (архитектор Редон) и небольшой сад
Ле-Пре-Флери, устроенный Конталем. Разбивка парка со значительными террасами
была сделана Вашеро для бельгийского короля Леопольда в вилле де Кедре, террасы
имеются и в Кондесюр-Итоне. Сады Ривьеры, раскинутые на крутых склонах,
устроены по большей части в пейзажном стиле с очень сильно извитыми дорожками.
Следует отметить замечательный воздушный театр виллы Торре-Клементина
(Кап-Мартин), устроенный в виде античных развалин. Сцена его украшена сфинксом
и поверженной колонной, места для зрителей расположены полукругом, а кресла
напоминают сидения афинского театра зрителей Диониса.

 

В отличие от всех стран Европы, Англия мало подверглась художественному
упадку середины XIX в. благодаря тому, что формы общественной жизни там
переменились мало, богатые имения, являясь майоратами, не разбивались на
участки и не беднели, владельцы продолжали украшать и их, и свои лондонские
дворцы, буржуазия, а в последнее время и рабочие всегда стремились к уюту и
отдыху на лоне природы.

 

Наконец и самое главное, несмотря на все теории Чемберса,
Рептона и других, англичане хранили’заветы старины, и старые сады (например,
Хэмптон-корт, Вилтон и др.) по большей части не были переделаны. Архитекторы
продолжали работать в палладианском направлении, изучение Италии не
прекращалось, и не мудрено, что уже в 1830-х гг. архитектор Бэрри и живописец
Несфильд начали при устройстве больших садов делать разбивки в архитектурном
стиле, очень близком к флорентийской Петрайи или римской Дориа-Памфили. Это
было естественно для Англии, где архитектура со времени Иниго Джонса жила
классическими основами и где во второй половине XIX в. проснулась, благодаря
Рескину, влюбленность в раннее итальянское искусство.

 

Среди произведений Бэрри и Несфильда наиболее характерен
Трентэм-касл (Стаффордшир) с двумя плоскими цветниками. Первый из них
расположен на террасе, окаймленной балюстрадой. Второй частью охватывает первый
и доходит до реки, за которой открывается вид на пейзажный парк. В парке
Шрабленд (Ипсвич) цветочный партер находится внизу, а от верхнего партера
(перед дворцом) спускается широкая лестница, прерванная четырьмя террасами.
Лестница начинается трехарочной лоджией, и на нижнем партере напротив нее
поставлена такая же беседка. Таким образом, этот парк весьма близок к
итальянским образцам, и если линии лоджии и лестницы можно упрекнуть в излишней
мягкости, то нужно признать, что нижние извивы их неплохо задуманы, а все
сооружение вполне оригинально. К 30-м годам относится и сад Арли-холл,
устроенный Э. Салвином.

 

Однако самой замечательной работой этого времени является
переустройство Дж. Пакстоном садов Чатсворта для герцога Девонширского, бывшего
в то время президентом Общества садоводов. О Чатсворте было уже не раз
упомянуто, так как парк, впервые устроенный еще в XVI в., был переделан один
раз последователями Ленотра и второй раз во времена пейзажной моды. Пакстон
восстановил по возможности расположение ленотровской эпохи, но не везде смог
довести его до конца. Так, на террасе перед главным фасадом дворца оказалось
старое, великолепно раскинувшее свои ветви дерево, и рубить его Пакстон не
решился.

 

Главная перспектива Чатсворта, проходящая вдоль главного
фасада дворца и поднимающаяся в гору, была переустроена Пакстоном в виде
широкого зеленого луга, по которому проходит широкая аллея к дальнему павильону
с каскадами. По лугу симметрично расставлены изваяния, а крупные великолепные
деревья хотя и не размещены по прямым линиям, но раздвинуты настолько, что ясно
намерение автора создать прямую перспективу. Пакстон пользуется известностью
как строитель знаменитых оранжерей Чатсворта, Сиденгама (Хрустальный дворец),
по образцу которых были возведены теплицы садов Кью и многочисленные выставочные
здания всей Европы.

 

После Пакстона возвращение к старому типу садов становилось
все яснее. В 1839 г. архитектор Джеймс уже определенно говорил о необходимости
возвращения к архитектурным садам. В 60-х годах были переустроены сады
Касл-Эшби в итальянском стиле с фигурными оградами террас и великолепными
цветниками, а в садах Брэтфилда (1861) вполне ясно намечены основы нынешнего
английского садового зодчества, заключающиеся в разбивке сада на ряд участков
правильной формы и в разнообразных украшениях каждого из них.

 

В Брэтфилде главный цветник перед западным фасадом охвачен
каменной стенкой. С одной стороны его расположен прямоугольный зеленый луг, а с
другой — такой же луг, но с затейливо подстриженными деревьями, а еще дальше
лежит квадратный Карпий пруд, и все окружено парком с высокими шотландскими
соснами и густыми зелеными стенами вдоль дорожек. Таким образом, получается ряд
замкнутых, очень простых по архитектуре, но значительно различающихся один от
другого участков.

 

Начиная с 1880-х гг., соответственно с быстрым развитием
«коттеджной» архитектуры и возрождением обстановочного искусства, под влиянием
проповедей Рескина и В. Морриса, садовая архитектура развивается в высшей
степени быстро. Этому способствовало выселение горожан за город по мере
улучшения средств сообщения, так как при вновь возникающих загородных коттеджах
или приспособленных для постоянного обитания старых дачах усваивались сады, и
притом в столь большом количестве и по большей части с такой любовью, что в
окрестностях Лондона и других английских городов можно непрерывно восторгаться,
хотя далеко не все сады устроены настоящими зодчими. Вкус публики настолько
развит, что даже полуремесленные фирмы пользуются вполне художественными
образцами.

 

К лучшим и наиболее известным садовым зодчим принадлежат
Моусон, Мэллоус, Лютиенс, Митчелл, Г. Пето и др. Почти все архитекторы,
проектируя коттеджи, намечают и окружающий сад, но некоторые, например Моусон,
считаются специалистами именно по устройству садов (garden architecture). Моусон,
кроме того, написал и целую книгу с изложением принципов своего искусства.

 

Как и следовало ожидать, и у Моусона, и у Р. Бломфилда,
написавшего книгу об устройстве садов в Англии, нет каких-либо абсолютных
положений. Они просто рассматривают возможные случаи при разбивке садов и
указывают на их наиболее простые и художественные решения. Только одного твердо
придерживаются английские зодчие, а именно: что части сада, ближайшие к дому,
должны быть устроены архитектурно, и только участки, отдаленные или скрытые
между правильными посадками и оградой, могут быть устроены пейзажно. Этим
участкам по большей части придается характер или японского, или горного сада.

 

Парк, окружающий и дом, и ближайший к нему сад, почти
исключительно разрабатываются в пейзажном стиле. Все это вполне логично и
понятно, потому что редко у какого помещика найдется достаточно средств для
устройства «нового Шантийи».

 

При больших размерах парка и там, где есть холмы, Моусон
очень охотно применяет террасообразное устройство. Один раз, впрочем, оно
оказалось неудачным, а именно при устройстве сада вокруг Футс-Грей. Террасы
сада, устроенные Моусоном, спускаются, разумеется, в одну сторону (от зрителя
на воспроизведенной гравюре), а между тем все четыре фасада дома (копии
палладиевой «Ротонды») одинаковы. Получается разногласие между архитектурой
сада и архитектурой дома, хотя сам по себе сад удачен. В данном случае прежний
пейзажный парк лучше подходит к дому. Нужно заметить, что английские коттеджи
неправильностью профиля и изломанностью плана представляют полную
противоположность палладианскому стилю.

 

К лучшим сооружениям Моусона относятся Лиз-корт (Кент) и
Раштон-холл (Нортхэмптоншир). В первом из них до устройства парка имелся старый
прекрасный дом, изображенный внизу чертежа. Перед ним Моусон раскинул
продолговатые цветники, в конце которых в углублении лежит водоем. Этот цветник
охвачен каменной стенкой, к которой на оси водоема прислонены две беседки.
Цветники двумя террасами спускаются к площадке для тенниса, окруженной зеленью.
Вид со стороны въездной аллеи закрыт зеленью и остается открытым только от дома
по главной аллее через теннисную площадку. Со стороны въезда дом закрыт
прямоугольным садом, который слегка углублен и с одной стороны имеет
полукруглый прудик для лилий. Со стороны, противоположной въезду, вид свободно
открывается через три широкие аллеи, а с цветника — на поля с раскинутыми по
ним рощицами и отдельными деревьями.

 

В Раштон-холле Моусон опять-таки устроил четыре взаимно
перпендикулярные перспективы. Подъездная аллея с востока упирается в «Почетный
двор» дворца, который только узкими лестницами соединяется с «Конюшенным
двором» и террасами сада. Главная часть последнего расположена перед южным
фасадом в виде сравнительно небольших террас и фигурного пруда, образованного
запрудой речки. Вид от дома заканчивается павильоном, окруженным деревьями и
помещенным на небольшом возвышении.

 

Перед западным фасадом дома спускаются три зеленые террасы,
из них первая сделана овальной, вторая — прямоугольной для тенниса, а третья — узкая
и длинная — охвачена со всех сторон зарослями и украшена в конце статуей. Таким
образом, сравнительно незначительными разбивками достигнуто очень значительное
по художественному эффекту обрамление дворца.

 

Одним из красивейших, хотя и небольших сооружений Моусона
является парк Хилл (The Hill) в Хэмпстеде около Лондона. Форма участка
чрезвычайно неправильная, и потому архитектор вырезал главные части парка в
виде прямоугольных террас. Первая из них охвачена крыльями дома. По ее главной
оси расположен прямоугольный бассейн для купав, а в глубине и с одного края
поставлены перголы. От средней перголы через овраг перекинут мост в пейзажный
парк, причем по мостику можно непосредственно перейти в садовый храмик и оттуда
спуститься к павильону и бельведеру. Таким образом, сад невелик, но имеет
среднюю великолепно украшенную часть, с прудиком, изогнутыми лестницами и
перголой, и три обширных зеленых луга.

 

В плоских садах Литл-он-холл (Стаффордшир) весь сад разбит
на четырехугольники и в одном из последних старый пруд доведен почти до
прямоугольной формы, а на прямоугольном островке расположен квадратный сад из
роз. Легко заметить, что в данном случае художник как бы возвращается к идеалам
мавританских садов.

 

Впрочем, англичане, в том числе и Моусон, иногда применяют
изогнутые аллеи; так, в Лодж-Данчече (возле Рагби) это сделано, по-видимому,
для того, чтобы обойти старые посадки на пейзажном лугу.

 

Иногда пейзажный характер приходится проводить во всем саду
ввиду сильно пересеченной местности, хотя бы в Маунтин-Хоум-Ривингтоне
(Ланкашир), устроенном тем же Моусоном.

 

Следует заметить, что хорошие пейзажные разбивки делались
еще в 80-х годах XIX в. Так, В. Джибсом в парке Альденхем-хауза очень хорошо
устроены каменные мостики и красиво распределены деревья в так называемой
«вилдернесс».

 

Из более скромных сооружений Моусона нужно отметить
Мун-хилл, где ярко выражено характерное для Англии стремление огородить дом и
сад от окружающего мира. В данном случае пруд значительно опущен против
окружающей местности при помощи нескольких террас.

 

Наиболее замечательной для Моусона и наиболее
характеризующей высокую художественную культуру Англии является чрезвычайно
скромная по размерам и убранству разбивка Ханнафорда. Дом совсем невелик, так
как главный фасад его имеет 100 футов длины. Перед ним проложена аллея,
переходящая с одной стороны через перголу к теннисной площадке, а с другой — в
плодовый сад. За аллеей лежит прямоугольная терраса, со средины которой
лестница ведет на проезжую дорогу. С другой стороны к дому примыкает зеленый
двор с прудиком для ирисов и купав, мимо этого дворика проходит аллея,
соединяющая главный двор с огородом («Kitchen garden»).

 

Аллея, имеющая чисто практическое значение, возвышается на
четыре ступени над двором, где находится пруд для ирисов. Каменная стенка,
огораживающая ее, изогнута напротив дестницы, ведущей к «Пруду ирисов», и
украшена водоемом для фонтана. При всей простоте, почти бедности устройства,
сооружение полно благородства и изящества.

 

Если Моусон является специалистом по устройству крупных
садов, то мелкие сады лучше всех удаются Лютиенсу. Средства для выполнения
очень просты, так как состоят из небольшой каменной террасы-лестницы и узкого
пруда или, вернее, рва с расширениями, какие делались в мавританских садах.

 

Для устройства его требуется очень мало воды, а ирисы всегда
придают красоту саду.

 

Вообще Лютиенс умеет извлекать удивительные результаты при
очень малых затратах. Так, для сада г-на Лэна, помещающегося почти в городе
(Челси, Лондон), Лютиенс ограничился устройством трех «зеленых ковров»,
разрезанных вымощенными дорожками, и поместил в глубине сада две кирпичные ниши
со статуями. Со стороны дома к этому саду примыкает стена кухни — ее Лютиенс
прикрыл старым деревом и нишей — и дворик, который отделен от сада легкой
колоннадой и уставлен горшками с лавровыми деревьями. Конечно, для достижения
красоты и уюта столь малыми средствами нужно большое мастерство художника, но
не помогает ли эта простота и логичность самому художнику вырабатывать
действительное совершенство и свой стиль.

 

Легко заметить, что в этом саду как будто мало места для
разведения цветов и редких растений. На самом деле цветники отодвинуты к стенам
сада, и это позволяет не заботиться каждый год об их архитектурном построении,
потому что они являются всего лишь окаймлением архитектурной части.

 

Еще ярче это выражено в садике Маш-корта. Там все
пространство внутри ограды состоит из лестниц, спускающихся к центральному
продолговатому «Пруду купав». Только в углах оставлены каменные ящики для
растений и на последних ступенях у самой воды помещены такие же каменные ящики
для кустов.

 

Сады за городом Лютиенс устраивает, пользуясь
преимущественно строительными средствами, что позволяет годовые расходы
обращать почти исключительно на разведение красивых растений. Так, сад
Динери-гаденс в Беркшире отделен от дороги и от соседей каменной стеной и
небольшими участками газонов, которые одновременно служат и для того, чтобы
наиболее украшенным частям сада придать прямоугольные очертания. Со стороны,
противоположной улице, терраса, повышенная на несколько ступеней против уровня
всего сада, ведет от дома к полукруглой лестнице, по которой спускаются в
плодовый сад.

 

Этот сад сохранен в своем прежнем виде и только прорезан диагональными
аллеями. Аллеи покрыты газоном, а старые плодовые деревья затянуты вьющимися
розами. Стены архитектурного сада, дом и заросшие участки придают плодовому
саду впечатление покоя и уединения. Архитектурный сад протянут параллельно
дороге и заднему фасаду дома. Он состоит из упомянутой террасы, покрытой
газоном и имеющей в глубине беседки. Передняя часть террасы, служащая, как
сказано выше, переходом к плодовому саду, устроена в виде моста, от которого
спускается полукруглая лестница в плодовый сад и две прямоугольных — в
архитектурный сад. Последний состоит из газона, в котором проложен узкий канал
с водяными растениями. Он начинается круглым бассейном, спрятанным наполовину
под мостом-террасой, заканчивается круглым же бассейном около выхода к ограде,
а в средине имеет квадратное расширение с фонтаном. Этот канал предназначается
для посадки водяных растений, а около его конечного расширения плиты
возвышаются к площадке с беседкой из роз; параллельно по этому садику тянется
другой, меньший, расположенный еще ниже и огражденный низкой каменной стенкой.

 

Вся архитектурная часть усадьбы имеет размер 250×125 футов,
материалом служит исключительно кирпич, бетон и черепица. Формы приняты
простейшие, и тем не менее имеется терраса с беседками, два опущенных сада (сад
с водоемом — 60×250 футов и малый сад — 15×120 футов). Оба эти сада и плодовый
совершенно отделены от дороги, а если помнить, что по эффекту террасы и
лестницы особенно важны, то сад дает 6—7 таких архитектурно разработанных
подъемов и спусков. Правда, ко всему остальному в этом саду добавляется
необычайная красота цветов, особенно вьющихся и ползучих роз.

 

В садах Милмида Лютиенс поступил еще проще, устроив лишь
одну дорожку с несколькими лестницами. Нужно сказать, что очарование этого сада
столь же зависит от архитектора, как и от садовода. Вообще англичане умеют так
заполнять цветущими и диковинными растениями свои сады, что грубость
архитектурных оград своим контрастом только усиливает очарование.

 

В некоторых случаях устройство сада более чем скромно, и для
нас совсем необычны небольшие дворики при коттеджах (например, Годдарс,
устроенный Лютиенсом), вымощенные крупными плитами, между которыми оставлено
место для разведения декоративных кустов. При сложении любви и внимания
получается удивительно красивый эффект.

 

Стремление связать цветы и зелень с самой архитектурой сада
приводит не только к устройству сада в виде одного водоема, окаймленного
каменной рамкой, но и к внедрению водоемов в плиты террас и к устройству
фонтанов на ступенях лестниц и т. п.

 

Сады Мэллоуса вообще скромнее, чем у Лютиенса, как по
разбивке, так и по расположению террас. Так, сад в Хэпписбери делится
соответственно расположению дома, имеющего два взаимно перпендикулярных
флигеля, на три части:

 

1) площадку
для тенниса, охваченную двумя флигелями дома и оградами соседей,

 

2) прямоугольный
участок, расположенный между торцовой частью дворового флигеля и задней оградой
сада, 3) наибольший участок между этими флигелями и двумя оградами усадьбы.
Участок для тенниса занимает 50×80 фут.; участок, помещенный между флигелем и
стеной (20×35 фут.), охвачен стриженым палисадом и является как бы дорожкой к
помещенной в глубине беседке; третий участок поделен на две части. Квадратная
часть, прилегающая к дому, имеет посредине круглый водоем и вокруг него четыре
пересекающиеся мощеные аллеи, а часть, расположенная более глубоко, превращена
в плодовый сад из восьми деревьев. Как видно, все более чем скромно и
рассчитано на минимальные годовые расходы.

 

Не менее скромным является и сад при усадьбе Орчард,
устроенный Митчеллом, воспроизведенный на рисунке внизу страницы.

 

Архитектор чудесно справился с участком весьма неправильной
формы. Дом поставлен у внешней стены, которая очень высока, чтобы с одной
стороны отделить дом от дороги, а с другой — дать эффектный вход. За домом
расположены прямоугольные цветники и аллея, ведущая к круглому «Пруду купав». В
остающемся отрезке отведено место для тенниса и геометрической разбивки «Сада
роз».

 

Было бы слишком долго выяснять особенности отдельных английских
«садовых зодчих», и потому следует остановиться на способах разбивки и
украшениях, являющихся новыми.

 

Повторяю, что основной задачей всех английских зодчих
являются простота, рациональность, минимальные по возможности расходы как на
устройство, так и на поддержание сада, и как основные требования; уютность и
возможность устроить сад цветущих роз, огород, плодовый сад, площадки для
тенниса и крокета.

 

Громадное большинство английских садов состоит из все тех же
главных частей, т. е. прямоугольного (часто квадратного) сада с водоемом в
середине, места для тенниса и сильно вытянутого участка для того, чтобы по
краям рассадить ряды цветущих растений. Конечно, расположение их может быть
чрезвычайно разнообразным.

 

Так, одной из остроумнейших разбивок является сад в Терсли,
устроенный Вайтом. Длинная ось дома расположена там по диагонали
четырехугольного участка. Со стороны дороги расположен плодовый сад и огород, с
противоположной стороны протянута длинная аллея вдоль канала с цветниками по
краям; по длинной оси дома, с одной стороны дома, протянута пергола к беседке,
а с другой стороны — цветники. В углу между перголой и каналом расположены
площадка для тенниса и «скалистый сад». Выгода такого расположения состоит в
том, что лучшие части сада наиболее удалены от проезжей дороги и пространство
использовано наиболее полно.

 

В холмистых местностях обыкновенно широко пользуются
устройством террас, но станки их складывают из почти необработанных кусков
известняка. Грубость кладки подчеркивает роскошь растительности, а небольшие
водоемы с купавами оживляют общее расположение.

 

Один из подобных садов — Хаймаунт (Гвилдфорд) — при
чрезвычайно элементарной разбивке производит пленительное впечатление
сочетанием дивных цветов с очень ясной архитектурой террас.

 

Кроме сравнительно небольших парков, в Англии за последнее
время возобновлены и переустроены многие старые. Из замечательных образцов
нужно указать на Седжвик-парке, где перед домом устроена полукруглая площадка,
за ней широкий «зеленый ковер» с треугольными цветниками по краям, дальше
терраса с солнечными часами. Эта часть не вполне совершенна, благодаря слишком
резко выраженной геометричности, но зато дальше лежит небольшое продолговатое
озерко, по краям его расположены стриженые кулисы и вдали ограда, соединяющая с
окрестным парком. Весьма театральный эффект искупается впечатлением от далекого
вида, открывающегося через низкий вырез стены.

 

Этельхэмптон-хауз был переустроен И. Томасом и состоит из
большого парка, где поблизости к дому распределен ряд отдельных садов или
дворов, окруженных стенами и снабженных водоемами с фонтанчиками. Каждый из
двориков уютен по своему, но наиболее красив «Зеленый» («Green court») с двумя
скромными фонтанчиками и продолговатым водоемом.

 

В парке Истон-Лодж, переделанном Г. Пето в 1902 г., деление
на отдельные участки опять-таки ясно выражено. Однако переходы не выражены так
резко. Например, лужок для крокета с двух сторон окаймлен очень легкими
трельяжными перголами, а переход от него к прудику идет через зеленый валик и каменную
лестницу. Сам прудик очень небольшой по размеру, охвачен балюстрадой и каменным
помостом, что напоминает один из самых старых английских садов Монтакут.

 

Перголы, о которых уже упомянуто при описании Хилла и
Истон-Лоджа, являются неизбежной особенностью английских садов, что и понятно,
так как там ползучие розы пышно разрастаются за несколько лет. Таким образом, в
сравнительно молодых садах удается получить коридоры, крытые зеленью и даже
цветами. Перголы вообще устраиваются из грубо сложенных столбиков, а
перекладины делаются из неочищенных стволов, однако, встречаются и тщательно
разработанные трельяжные, как в парке Хилл и Истон-Лодж, устраиваются целые
храмики и ограды, а изредка перголы строят из сплошной каменной кладки и даже
легких железных арочек (Белтон-парк).

 

Террасы, входы и балюстрады играют громадную роль в
английских садах и часто делаются весьма затейливыми.

 

Так, иногда у дома лестница начинается круто, а затем
спускается плавно йо обе стороны водоема, иногда невысокая лестница разрезается
прямоугольным водоемом, иногда, как любит делать Лютиенс, лестницы
располагаются углом между двумя стенками. Наконец, применяется очень красивый
старый прием, когда лестница делается по обе стороны балюстрады, причем верхняя
часть ее вогнута, а нижняя выпукла.

 

Водоемы чрезвычайно распространены в английских садах, но,
считаясь с трудностью поддерживать их в порядке и дороговизной воды, зодчие
устраивают их в виде небольших овалов или узких каналов. Иногда даже в плитах
панели, прилегающей к дому, они делают небольшие углубления вроде аквариумов,
своего рода водяные цветники для ирисов и купав.

 

Беседки и садовая мебель делаются весьма простыми и
совершенными по форме.

 

Не говоря уже о произведениях Лютиенса и Моусона, изделия
садоводческих фирм, например «Дж. Вайт», почти безукоризненны по форме. Эти
фирмы прекрасно устраивают сады и выполняют даже столь ответственные работы,
как «Китайский мост» старого Рест-парка.

 

Результатом поездок в Альпы и восхождений на горы было
распространение так называемых альпийских («alpin») или «скалистых» («госк»)
садов. Практически они очень удобны для заполнения участков неправильной формы,
остающихся между прямоугольными и круглыми отделанными садами и оградами
усадьбы. Форма допускается самая разнообразная, иногда в виде нагромождения
камней по краям аллей, а чаще в виде дорожек, извитых между природными холмами.

 

На вилле Мэриленд устроен настоящий холм с моделью
Маттерхорна наверху, что производит в натуре довольно жалкое впечатление, хотя
на фотографии выглядит красиво. Некоторые из альпийских садов устраивают на
откосах природных скал, а для других эти скалы нагромождают. Устраивают иногда
и «дикие» («wild garden») сады со скалами, покрытыми лишайниками. Все это
особенного художественного значения не имеет. Впрочем, есть один очень скромный
сад, кажущийся простой зарослью берез, под которыми посеяны редкие цветы.
Поэтичность его понятна, так как он принадлежит Гертруде Джекилл8^, известной
писательнице по садоводству, а дом построен Лютиенсом.

 

В Англии так умеют самое обыденное местечко среди берез и
елей усадить столь редкими цветами, так естественно слить со всей садовой
обстановкой, что получается очень ценное садовое устройство. Впрочем, и в этом
саду вблизи дома устроен прямоугольный лужок, охваченный каменной стенкой и
имеется небольшой водоем с каменным парапетом.

 

Кроме красоты самих садов, Англия поражает красотой
деревень, местечек, коттеджей и т. п. Происходит это оттого, что забота о
красоте является не навязанной теориями, а глубоко влита в самое население. Там
нет каких-либо определенных приемов разбивки, украшения, посадки и т. п.
Наоборот, всегда пользуются особенностями каждого места, стараются выделить
красоту их и сохранить то, что как будто сохранить трудно, но без чего исчезнет
особенность и красота местности.

 

Нередко почти в центре Лондона на улицах сохраняются вековые
деревья, а где-нибудь в провинции, рядом с прекрасно устроенным въездом в
поместье, берега реки остаются не отделанными. С другой стороны, на полях и в
садах дивно разрослись старые деревья, благодаря чему не только вся Англия
кажется сплошным парком — многим скромным сельским домикам могли бы
позавидовать увеселительные павильоны континентальных парков,— но и простые
деревни кажутся удивительно уютными и далекими от пошлости континентальных
вилл.

 

Среди чрезвычайно живописных деревень следует отметить
Аптон-Грей (Хэмпшир), Бромфилд (Шропшир), Хэддон (Дербишир), Ярдли-Вуд
(Ворчестершир), Лэпуорт (Уорикшир), Питчфорд-холл (Шрусбери), где перед
коттеджем растет колоссальный дуб.

 

Прибавим к этому, что местами сохраняются великолепные
вязовые аллеи, как в Мир-холле, или дивно убранные сады с подстриженными
деревьями.

 

Как странно для континентального жителя сквозь ворота
скромного Клив-Прайора видеть старинную подстрижку или где-нибудь на берегу
реки заросшую зеленую стену сада Ирдисленд с выстриженным над ней павлином.

 

Особенностью английского устройства садов является
стремление отделить их от проезжей дороги. Для этого очень часто их уровень
значительно повышают над дорогой, а это ведет к устройству живописных входных
лесенок.

 

В Англии издавна кладбища считались своего рода садами, и
это течение должно было усилиться во время сентиментализма. Уже в лаудоновской
энциклопедии обращено внимание на кладбища во всех странах Европы и упомянуты
петербургские как поражающие своими диссонансами архитектуры, то изящной, то
вымученной, то изысканной (нужно полагать, что говорилось о саркофагах),
московские, где кладбища расположены в березовом лесу, и киевские, где они
расположены на берегу Днепра (Аскольдова могила).

 

Уже тогда, т. е. в 1870-х годах, в Эдинбурге обсуждался
вопрос, какое из живописных мест отвести под парк. Впоследствии это течение
настолько развилось, что в настоящее время к югу от Лондона есть кладбище,
очень поэтично устроенное частной компанией.

 

Приемы современного английского зодчества не могли не
перекинуться и перекинулись как на континент, где им неудачно подражают немцы,
так и в Америку, где устроено несколько неплохих садов.

 

Можно было бы ожидать, что об Италии, ввиду ее полного
художественного упадка, говорить не придется, но там еще во времена Наполеона
были возведены сооружения Монте-Пинчо (1809—1814). Архитектор Валадье в данном
случае решил не уступить Бернини, который устроил площадь Пополо, лежащую под
холмом Пинчо, и разработал расположение украшений на всей площади
перпендикулярно к прежней оси, проходящей через ворота Пополо и Корсо. Довольно
крутой холм Пинчо был украшен пологими въездами и террасами так, что напоминает
расположения старых горных вилл.

 

Однако необходимость приспособления для въезда экипажей
придала террасам наклонный вид; горизонтальными они остались лишь в средине,
которая использована для скульптурных украшений. На одной из средних террас
сооружена трехарочная лоджия для конной статуи. Из-за этого нельзя было
устроить среднюю лестницу, и, следовательно, получилась не уходящая вдаль, а
вертикальная декорация холма. Только внизу стенки террас расходятся полукругом
от среднего фонтана и эффектной скульптурной группы. Такая же полукруглая стенка
и скульптуры имеются и на противоположной стороне площади.

 

После Пинчо в Италии появилось много новых городских садов,
но устраивались они почти всегда в пейзажном стиле, а более интересные в
архитектурном отношении сооружения возводились лишь для кладбищ. Живописность
последних была издавна обычным явлением, главным образом, благодаря разведению
кипарисов и старым поэтичным сооружениям, около которых располагались кладбища.
Так, в Риме красиво кладбище при Сан Лоренцо за стенами города и исключительно
живописно кладбище у ворот Св. Павла, у подножия Аврелиевых стен и пирамиды
Цестия, а во Флоренции — старое английское кладбище (1828).

 

В 1815—1821 гг. появилось первое большое монументальное
кладбище в Брешии, устроенное Р. Вантини, за ним следовало веронское,
сооруженное Г. Барбие-ри в торжественном ложноклассицизме в 1828 г., а в
1844—1851 гг. Резаско построил генуэзское Кампо-Санто, которое по расположению
на террасах сходно со старыми итальянскими садами. С тех пор монументальные
кладбища появились по всей Италии, но прославились главным образом безвкусными
памятниками. В 1880 г. было устроено кладбище Dei Allori, т. е. «иностранцев»,
вблизи Флоренции, около Галюццо. Оно расположено правильным амфитеатром на
склонах холмов и украшено только беломраморными плитами да кипарисами, что
придает ему редкое очарование.

 

Во второй половине XIX в. Флоренция снова оказалась как бы
во главе садового искусства, выдвинув новый чрезвычайно привлекательный тип
загородных прогулок Была использована красота всей флорентийской котловины, и
для этого по холмам, возвышающимся с юга над городом, была проведена аллея,
обсаженная великолепными деревьями, а между извивами ее оставлены настоящие
парковые участки с цветниками. По краям выросли виллы с цветниками, зарослями
бамбука и множеством роз.

 

Начинаясь от Порта Романа, эта дорога поднимается извивами
вдоль сада Бо-боли и крепости Св. Георгия, закрывающими вид на город, но
дальше, по мере подъема, открываются все более и более широкие виды на горы,
долину Арно и. холмы Фьезоле. В конце дорога подходит к высотам Сан-Миниато.
Вход к этому монастырю, а теперь кладбищу, устроен в виде террас, охваченных
балюстрадами, а вход к церкви Сан Франческо аль Монте — в виде прямой лестницы.

 

Аллея называется Виале дель Колли и заканчивается у широкой
площади Микеланджело, украшенной бронзовой копией Давида, к пьедесталу которой
прислонены копии «Дня», «Ночи», «Утра» и «Вечера» с гробниц Медичи. Вход к этой
террасе от ворот Сан Никколо отлично устроен в виде террас с фонтанами и
широких лестниц.

 

В этом сооружении мастерски использованы все преимущества
расположения флорентийских холмов. Прогулка там дает даже большее наслаждение
красотой Флоренции, чем знаменитые виды из сада Боболи. Мало того, по мере
движения вид все время расширяется, а с площади Микеланджело открывается на всю
речную долину от Пратоманьо до Албанских гор. Кроме того, «Дорога холмов»
соединена с прямой аллеей, ведущей от Римских ворот к Поджо-Империале, большому
дворцу, построенному в 1620 г. и перестроенному в начале XIX в. Последняя
аллея, равно как и вход на почетный двор дворца, являются образцом
великолепного классического построения.

 

Рим, имевший уже сад на холмах, т. е. Пинчо, в 1884 г.
устроил еще большую аллею для прогулок — «Прогулка Маргариты» на холме Яникула.
Она начинается от великолепной Аква Паола, занимает значительную часть садов
виллы Корсики и заканчивается у дуба Тассо. Виды на Рим с этой дороги очень
красивы, но сама дорога уступает по красоте флорентийской.

 

Существует проект создать подобную же прогулку по холмам
вблизи Вены, причем протяженность намечена очень большой. Как бы то ни было,
пример Флоренции и Рима является весьма важным, но, конечно, редко где возможны
столь благоприятные условия, как на родине Микеланджело. В описанных образцах
мы должны, скорее всего, видеть указание на то, что каждый город может и должен
использовать, каждый по-своему, красоту природы, которой он владеет.

 

Движение в этом направлении уже замечается, так как англичане
практически выселились за город. В центре Лондона, например, сейчас никто не
живет, и все население к вечеру выселяется далеко в окрестности, хотя бы в уже
упомянутый Хэмстед.

 

Кроме того, в Англии начали устраивать города-сады,
распределяя небольшие домики среди почти необработанной местности с аллеями
вместо дорог. По внешности, если не считаться с хорошим шоссированием улиц и
устройством канализации, это повторяет расположение Москвы XVIII в., когда она
вся состояла из усадеб, а щце больше планы губернских городов южнее Москвы, и
особенно в Малороссии, где города сплошь залиты садами. В Англии эти города-сады
устроены по большей части фабрикантами для своих рабочих. В них оставляются
большие площади для садов, улицы делаются с широкими аллеями и т. п.

 

С художественной стороны они не дают ничего нового по
сравнению с лондонскими пригородами, так как ни в одном из них не проведена еще
строго индивидуальная разработка участков, улиц, площадей, садов и т. п. Пока
это дело будущего, а возможно оно лишь тогда, когда поднимется общий уровень
художественной культуры. Все-таки английские города-сады приближаются к идеалу,
и в этом нет ничего странного, потому что вся страна является как бы
грандиозным парком.

 

Очень часто устроители из экономии, а может быть, и ложно
понятой рациональности применяют прямые и параллельные улицы, дома располагают
по их краям, например в Лечворте. Однако и там художественное чутье заставило
применить, хотя бы частично, радиальное расположение аллей, а любовь к природе
сохранила вокруг домов пышно разросшиеся деревья и заставила сократить,
насколько возможно, площадь дорожек и аллей.

 

Ирсвик и Борневилль не имеют столь очаровательной рамки из
зелени, и там заметно, что идея городов-садов для Англии запоздала, потому что
обилие железных дорог вблизи больших городов позволяет раскидывать как угодно
усадьбы и дачи. Фактически все пространство на 50—100 км от Лондона является
таким городом-садом. Следовательно, в дальнейшем нужно только заботиться о
красоте разбивки больших пригородных поместий на участки и по возможности
рассчитывать эффект, который получится после постройки всех домиков и
разрастания садов. Наиболее интересным по плану из городов-садов является
Порт-Санлайт близ Ливерпуля, потому что расположен вокруг довольно сложных по
форме водоемов.

 

Города-сады на континенте появились уже в Италии, где вблизи
Милана устроены Вальпале и Миланино, в Швейцарии — около Цюриха, в Швеции —
вблизи Стокгольма, и быстро развиваются в Германии. Однако германские поселки,
как и все современное германское искусство, переполненное нарочитостью и
рационалистической безвкусицей, не могут считаться образцами для подражания. К
ним примыкают и проекты городов-садов под Варшавой, Ригой, на Ходынском поле и
т. п.

 

Вообще, для достижения красоты садов не столько важно
увлечение загородными поселками, ни затраты или старание, сколько поднятие
общего художественного вкуса и сознание, что красота заключается не в
дороговизне устройства, а в умении использовать имеющиеся средства. Иногда
небольшой пруд, развесистая ива, ирисы по краям и античная статуя дают
результат лучший, чем выдумки и изощрения Ольбриха. Так, в Павловске во второй
половине XIX в. без особого труда создали прелестный прудик у вольера.

Признаки возрождения садового искусства

Меньше всего упадок сказался в Англии, хотя и там городские парки Лондона не вполне удовлетворительны, и очень сильно выражен в Германии, где безнадежно испорчен даже парк Сан-Суси, очень хорошо устроенный в XVIII в. Кнобельсдорфом. Упадок произошел по причине того, что буржуазия, выдвинувшаяся в XIX в., не мечтала и не могла мечтать о том художественном совершенстве и той затрате средств и сил на искусство, которые требовала и имела аристократия XVIII в.

Вместе с тем низшие классы населения и буржуазия не вырабатывали собственных требований к искусству, а пользовались упрощением тех приемов, которые раньше были выработаны для аристократии. Мало того, Германия, никогда не обладавшая значительными художественными средствами, систематически подменяла вдохновение теориями. Эти теории в многочисленных немецких книгах расползались по всему свету и тлетворно влияли на искусство всех стран.

Еще вреднее действовали бесчисленные архитектурные альбомы с бесхарактерными и нестильными проектами. Ими усердно пользовались дипломированные архитекторы и инженеры. Мало того, фабриканты по рисункам дипломированных «художников», выпущенных художественными и художественно промышленными школами, заполняли магазины сначала нехудожественными чугунными скамейками и фонтанами, которыми можно любоваться хотя бы в Румянцевском сквере, а потом и вполне отвратительными скамьями в виде грибов, и «украшениями» в виде раскрашенных аистов, гномов и т. п.

Конечно, упадок должен был вызвать реакцию, и теперь почти во всей Западной Европе идет работа над возрождением садовой архитектуры.

Однако для возрождения недостаточно сознавать наличие упадка и стремиться к устранению его внешних признаков. Искусство не может создаваться отрицанием тех или иных приемов, а нуждается в общем стремлении к красоте, любви к ней и наличии таланта. Вот почему Германия, соорудившая за последнее время наибольшее количество садов, не дала ни одного примера, близкого к совершенству. Объясняется это прежде всего отсутствием глубокой художественной культуры, так как все лучшее в так называемом германском искусстве является заимствованием из Франции и Италии, а главное — отсутствием любви к красоте.

Немцы признают все элементы красоты как необходимое зло, как то, что в книгах считается необходимой принадлежностью жилья, дома или города. Конечно, исключительно талантливые люди, вроде Ольбриха, могли создавать на выставках любопытные образцы. Но все эти выставочные сады были лишь показными декорациями, построенными из зелени, а не настоящими садами, служащими для отдыха и уюта. Меньшие мастера, как Л. Гофман, дают чисто теоретические планы, вроде «Сказочного фонтана» в берлинском Фридрихсгайне, где парк разрезан фонтаном на две части, вследствие этого возможные перспективы уменьшены вдвое, и глазу отдохнуть не на чем. Нельзя сказать, чтобы замысел был неудачен, неудачно его воплощение. В Розовом саду Мангейма, где лет 10 тому назад была устроена одна из крупных выставок садовой архитектуры, больше фонарей и каменных столбов, чем растений. Если прибавить, что в потугах на гениальность немецкие зодчие стремятся применять возможно грубые и примитивные формы, то вся работа их сводится к ряду рекламных произведений, имеющих мало общего с искусством.

Франция из всех стран находится в самом неблагоприятном положении, потому что именно там пейзажный стиль дал наибольшее количество выдающихся и по-своему образцовых произведений, но в то же время как раз в них особенно ярко сказалось буржуазное течение. Оно просматривается уже в Эрменонвиле и с полной определенностью сказывается в садовых украшениях Парижа, созданных при Наполеоне III. Тем не менее к размерам Булонского леса, к своеобразию Бютт-Шомон и к «аристократичности» Монсо всегда придется относиться с вниманием. Как бы то ни было, во Франции ни на момент не умирала художественная мысль, и каждая новая школа старалась превзойти предыдущую абсолютным художественным совершенством. Дурные приемы буржуазной школы могли на время охватывать ту или иную отрасль искусства, но живое течение остальных должно рано или поздно оздоровить и то, что временно упало.

Так произошло и с садовым искусством. Во Франции до сих пор сохраняется привычка устраивать сады так, как делали это при Наполеоне III. Некоторые художники, как Конталь, в точности продолжают старые приемы, но другие, как, например, А. Дюшен и Вашеро, перешли к новым приемам.

Дюшен близок к тому, чем восхищался упомянутый раньше комментатор Делила, но кулисообразное расположение в саду австрийского посольства гораздо ярче выражено, чем допускалось это в 40-х гг., а в парке Франспорта Дюшен устроил большое озеро с островками, заросшими высокими деревьями, что напоминает приемы Гонзаго.

Вашеро в Брюсселе устроил небольшой садик с двумя продольными перспективами, пересекающимися под тупым углом, и несколькими поперечными изогнутыми аллеями.

Интереснее всего работы Андре, который в пейзажных парках умеет устроить красивые глубокие перспективы. В парке Роз он открыл с холма между двумя рощами вид на далекие поля, а в парке Лаверсин устроил превосходную уходящую вдаль перспективу между густыми рощами с одной стороны и скатом холма, край которого усажен прозрачными рощами.

Нужно заметить, что прелесть последнего устройства заключается не в самом приеме, а в мастерстве художника, нашедшего удачные размеры и красиво разместившего деревья.

Есть основание предполагать, что пейзажный стиль придется в скором времени оставить или переработать для будущих колоссальных загородных парков. В городе, наоборот, нужны небольшие парки и сады, и для них пейзажный стиль неудобен из-за невозможности устроить достаточно глубокие и выделенные от окружающего виды.

Вот почему во Франции даже раньше теоретических влияний и просачивания английских идей появилось стремление создавать архитектурные сады. Правда, в виде уступки традициям, сохранялись изогнутые дорожки, но они делались совершенно симметричными. Примерами могут служить сады, устроенные Вашеро на Брюссельской выставке и для г-на Потена. Наконец, для замка Сенеф в Бельгии, построенного в XVIII в., с двумя колоннадами, охватывающими двор, тот же Вашеро создал очень простой по рисунку партер.

Возрождению архитектурного стиля во Франции не следует удивляться, потому что, как выше упомянуто, Наполеон I не был сторонником пейзажных парков. Он, правда, не имел достаточно времени, чтобы заниматься вопросом постройки для себя нового дворца и нового парка, и наоборот, придворные художники проводили пейзажные приемы. Однако в первой четверти XIX в. Изабэ устроил сад отеля «Шандон де Бриель» в Эперне в строго архитектурном стиле. Средина прямоугольного партера там занята прямоугольным же прудом. Впрочем, нужно заметить, что собственный сад Изабэ был пейзажным..

Во второй половине XIX в. сады Монте-Карло были устроены в виде прямоугольных цветников, обсаженных пальмами, и подобные же цветники устроены Андре в Ницце.

В Париже еще эффектнее выполнена в архитектурном стиле аллея Обсерватории, служащая продолжением Люксембургского сада. Она состоит из двух каштановых аллей, выстриженных почти до верха. Между ними расположены слегка углубленные газоны с цветниками. В конце помещен великолепный фонтан работы Карпо и Фремье. Все построение вполне совершенно и доказывает, что, как только можно отбросить временные предрассудки, французы работают не хуже своих предков.

К числу архитектурных посадок нужно отнести и перепланировку люксембургского партера, где, впрочем, сохранены основные линии Деброса и Ленотра. Нужно отметить и рощицы (квинкунсы) в Бордо, устроенные Барилье-Дешамом до переезда в Париж. Сюда же относится и отличная разбивка цветников на месте погибшего дворца Тюильри.

Из более новых посадок этого типа очень хороши сады при казино Довилля, устроенные в виде прямоугольного цветника с богатыми узорами. Углубленные сады нередко встречаются во Франции, причем очень часто устраиваются во рвах, которые прежде окружали замок.

Небольшие сады при городских домах во Франции за последнее время стали разбивать в архитектурном стиле, но в отличие от Англии их устраивают очень роскошно, а в отличие от Ленотра — развивают зелень и цветники в ущерб дорожкам (сады многих домов в Париже). Очень распространены украшения трельяжами или беседками в духе XVIII в.

Из частных садов архитектурного типа нужно отметить сады при замке Люд (Lude) на Луаре, устроенные Э. Андре и напоминающие по пропорциям аллею Обсерватории, но протянутые между каменной террасой и Луарой, очень широкие закругленные партеры замков Лонгпон, Буа-Корнилье (Bois СогпШё), Карадёк (Caradeuc), Вилларсо (Villarceau) и Лофразьер (L’Ofrasiere). Партер последнего особенно широко и просто задуман и буквально врезается в пейзажный парк, так как не отделен от последнего ни зеленью, ни статуями. Еще проще оставленный почти без украшений, кроме 10 пирамидальных кипарисов, квадратный партер парка Токсиер (Tauxieres).

Рядом с этими, сравнительно скромными, сооружениями следует поставить настоящие воспроизведения или воссоздания старых, но бывших в упадке или разрушенных архитектурных садов. Работы подобного типа были начаты Г. Дюшеном в Бретейле и Мобранше (Maubranches). В последнем парке, хотя и не так строго, как в XVII в., восстановлена подстрижка боскетов.

Сын Г. Дюшена, А. Дюшен, продолжал дело отца, и в парке Шенонсо восстановил квадратные партеры в духе Возрождения, в Ложе (Laugais) и Меридоне (Meridon) применил простые, сочные рисунки в духе Дюсерсо, в Радпоне (Radepont) — партеры без рисунка и, наконец, богато украшенные извивами партеры в Шампе и Баллеруа. Подобные же богатые узоры можно видеть в Ланже, Видвиле, Курансе и Ля-Веррье.

В Кондесюр-Итоне перед домом поставлены две террасы, за ними широкий квадратный цветник и дальше пруд с закруглением на противоположной стороне. Скромнее этого устроен Шамп, где за главным партером лежит широкая и очень далекая перспектива, и сад Ане с квадратным делением партеров и стриженых рощ; однако великолепнее всего устроено Марэ для кн. Талейран. Сад раскинут Дюшеном на громадное пространство и состоит из густых рощ с подстриженными аллеями. Замок находится в середине, позади него тянется широкий канал, заканчивающийся у полукруглого грота, а с другой стороны, ниже двух террас, раскинут прямоугольный партер, охваченный двумя довольно широкими каналами, которые, сливаясь, образуют широкий и длинный бассейн. Посредине партера находится также бассейн с фонтаном. Фонтаны бьют из боковых каналов и на террасе перед замком. Таким образом, по обилию воды этот сад напоминает времена Людовика XIV. Кроме этой главной перспективы, на поперечнике сада помещен великолепный каскад, а в рощах предположены колоннады, фонтаны и т. п. Дело, конечно, не в том, что мы как бы возвращаемся к временам Людовика XIV, а в том, что вся разбивка задумана достаточно оригинально и совершенна по пропорциям.

Из восстановленных почти в точности по проекту Ленотра нужно отметить сады при замках Пинон и Помпон. В последнем восстановлен громадный и очень сложный каскад, но, в отличие от XVII в., по боковым краям пруда, расположенного между этим каскадом и дворцом, посажены пирамидальные тополя. Их ровные ряды вносят новую, но не нарушающую стиля черточку, как и кипарисы, о которых не думал при устройстве виллы д’Эсте Лигорио, но без которых она кажется немыслимой.

Из частностей в садах этого типа нужно отметить развитие прямых каналов в Марэ, Д’Аврильи и прямоугольные или узорные пруды в Брето, Сент-Юбере и Кондесюр-Итоне. Весьма замечательно использован пруд неправильной формы в Вуазене благодаря тому, что там на холме поставлен эффектный дворец и от него к пруду спускаются уступами террасы.

Весьма существенным вопросом для современности является устройство нарядных небольших садов для современных блестящих столиц. Удачным образцом является сад Ж. Дусе, расположенный на треугольном участке и украшенный лестницами, террасами и водоемами, которые связаны в одно целое.

Полное возрождение искусства Ленотра и применение его приемов задерживалось, к сожалению, как традициями официальной школы, так и неимением в ленотровских садах места для разведения редких растений. Вот почему во Франции весьма распространен смешанный тип, т. е. архитектурная разбивка вблизи дома и пейзажная вокруг него. Почти всегда перед домом открывается широкая сцена с по