Ботаническая галерея — История Москвы — фотоНескучное. Нескучный дворец, изв. также как Александрийский (Александрийский) дворец (Ленинский просп., 14: ныне Президиум РАН); в основе — кам. усадьба Прокопия Акинфиевича Демидова (прошение о постройке 1756; арх. Мест (В. Иехт), И. Ситников, В. Яковлев), объединившего в своей собственности (1754) быв. владения кн. М.Д. Куракиной и ген. Ф.И. Соймонова; в 1788 его наследники продают имение кн. А.А. Вяземскому, у вдовы к-рого усадьбу в 1793 покупает гр. Ф.Г. Орлов, подвергший, вероятно, демидовский дом реконструкции (1793—96); так или иначе, именно в кон. XVIII — нач. XIX в., перестроенный в стиле зрелого классицизма, дворец в основном, не считая нек-рых последующих переделок в духе ампира, приобрел дошедший до нас облик (в т.ч. гл. фасада с центр, ризалитом, украшенным 4 парами стройных колонн); в 1796 имение после дяди наследует гр. Анна Ал. Орлова-Чесменская, получившая, однако, возможность распоряжаться как этим, так и всеми наследств, имениями вдоль Калужской ул. лишь после кончины отца. гр. Ал. Григ. Орлова (1807); в 1832 у нуждавшейся в деньгах графини усадьбу покупает имп. Ник. I, уже приобретший в 1826 Нескучное кн. Л.А. Шаховского (а прежде кн. Трубецких) у Калужской заставы, а в 1843 объединивший эти владения покупкой усадьбы кн. Д.В. Голицына, до того их разъединявшей; подарив быв. орловскую усадьбу своей супруге Ал-дре Фед., имп. объявил спец, указом о переименовании Майского дома (как в то время называлась усадьба) в Александрийский летний дворец; дворцово-парковый ансамбль включал в себя также парадный двор и обширный парк, а из строений — многочисл. флигели, хоз. постройки, парковые домики, мостики и декор, грог; эта планировка и постройки (кон. XVIII в. — 1830-е гг.) в значит, степени сохр., равно как и ограда с пилонами ворот, украшенными скульптурой (1835, приписывается ИЛ. Витали).

Z Нескучный сад. В сер. XVIII в. значит, часть его терр. (у Александрийского дворца) занимал изв. ботанич. сад П А. Демидова. в чьем имении, описывая коллекции растений, в течение месяца (1781) жил знаменитый рос. академик П.С. Пал лас, находивший, что демидовский сад «не только не имеет себе подобного во всей России, но и со многими в других государствах сравнен быть может как редкостью, так и множеством содержащихся в оном растений» (Романюк (С-1). С 602); при отсутствии у Орловых интереса к ботанике сад этот в 1790-х — нач. XIX в., очевидно, приходил в запустение, хирел, но все же сохранял планировку в виде пяти спускавшихся к реке террас с оранжереями, службами и прудом; в романтическом вкусе он был перепланирован уже после покупки усадьбы Николаем I (1832), когда были сломаны демидовские оранжереи и, в 1834, засыпаны террасы и пруд; однако и до того при Майском доме гр. Орловой существовал в нач. XIX в. англ, пейзажный парк с павильонами, гротом и прудом — на терр. быв. владения купцов Сериковых, вдоль Калужской уд.; МЛ. Пыляев также изображает сад гр. А.Г. Орлова как пейзажный: «Сад графа в Нескучном был расположен на полугоре, разбит на множество дорожек, холмов, долин и обрывов и испещрен обычными постройками в виде храмов, купален, 6 седок. Березовая кора стала, кажется, у него у первого употребляться на украшение для садовых построек, как об этом передают иностранцы» (Пыляев. С. 194).

Марьина роща — роща, существовавшая в XVIII—XIX вв. (до 1880-х) к С. от М., за Камер-Коллежским валом (ближе к его Крестовской заставе), и изв. как место нар. гуляний. В XVII— XVIII вв. представляла собой обширный лесной массив (между Бутырской слободой и Алексеевским лесом), принадлежавший кн. Черкасским — вместе с расположенными севернее с. Останкиным и д. Марьиной (назв. последней и распространилось на рощу, примыкавшую к ней с Ю.-З.); по нек-рым сведениям, назв. Марьина роща присутствует уже на планах XVII в. (Улицы. С. 174) — очевидно, наряду с назв. Княжая роща (ИМ 1. С. 461, 523); по др. версии (МЭ; Улицы), назв. появилось, или, по крайней мере, утвердилось в широком употреблении, в связи с расчисткой леса после устройства — или, скорее, при устройстве — Камер-Коллежского вала (1742); Марьина роща упоминается в экспликации к плану 1736 (Сытин 1. С. 249); вероятно, расчистка леса и появление на его месте пригодной для гуляний рощи были следствием использования деревьев для надолб Компанейского (1731—32), а затем Камер-Коллеж. вала — тем более, что при сооружении последнего среди подрядчиков, взявших на себя работу, были и крестьяне гр. П.Б. Шереметева, получившего в качестве приданого (1743) все имения Черкасских (Сытин 1. С. 283, 286).

Начало Марьиной роще как одному из наиб, популярных загородных гуляний было положено празднованием в ней Семика (7-й четверг по Пасхе), а отмечание праздника именно в ней, так же, как и крайне демократичный, даже простонародный, характер гулянья, предопределялись, с одной стороны, семичными обычаями поминовения усопших на кладб. и погребения покойников при убогих домах, и с другой стороны, перенесением в 1746 (или 1732) к Марьиной роще с Божедомки самого древнего и большого в М. убогого дома (амбара с ямой для хранения неопознанных покойников) и открытием при нем в 1750 Лазаревского кладб., являвшегося по сути кладб. для бедных. До 1771 из Высоко-Петровского мон. в Семик бывали крестные ходы к убогому дому, куда отправлялись с гробами и саванами, чтобы разбирать навалку тел, обернутых в рогожи, отыскивая без вести пропавших родных или знакомых, либо ради дела благочестия обряжая и погребая ничейных мертвецов; отслужив панихиды, тут же делали поминки — пили и закусывали; затем пиршества перемещались в рощу, где уже с раннего утра звучали песни — молодежь праздновала тюпьпу (Семик) хороводами, играми и плясками, рядили березку, девушки плели венки и загадывали о суженых; в результате, с устройством близ Марьиной рощи убогого дома и кладб., общее гулянье в ней постепенно заменило собой все прежде существовавшие небольшие семицкие сходбища. Со временем Семик стал праздноваться в роще все разгульнее; сюда же, очевидно, стали приходить посетители открытых после чумы (1771) Миусского и Пятницкого кладб., а потом уже приезжали со всей М., из всех ее пригородов и окрестных деревень — гл. обр., купцы, мещане, поселяне и мастеровые. Для них, возможно уже в XIX в., были построены трактиры, а под белыми шатрами (колоколами) поставлены дерев, чаны с вином (дубовые штофы) — источники зачастую безудержного пьянства и шумной гульбы. Для нар. потехи роща обзавелась каче-лями-«колыхалками», каруселями, дерев, горками, кукольными балаганами и даже цирком. Гулянье, под конец, стало после Троицы ежедневным, особенно оживленным по воскресеньям:

В роще Марьиной гулянье,

Что ни праздник, то семик…

Итак, убогий дом, кладбища, простонародье и забавы в грубом нар. вкусе, близость живодерных дворов (по плану 1736), а затем мыльного и сального з-дов (по плану 1852) — все это должно было отпугивать и, б.ч., отпугивало от гулянья чопорную аристократию (к оскорблявшим благородную чувствительность явлениям следует прибавить тот факт, что в 1812, по оставлении французами М., в рощу «свозили трупы людей, лошадей и других животных и сжигали их там на огромных кострах» (Любецкий (Окр). С. 42). Тем не менее «Марьину рощу некогда посещали и чинные господа — гербовые кареты, запряженные парадно, цугом одномастных лошадей, тянулись от Крестовской заставы в рощу и делали по ней круги» (там же, с. 46). Как сообщает «Указатель Москвы» Кузнецова (1829), «праздничное гулянье бывает здесь в Семик, на которое съезжается много экипажей (курсив мой. — Д.Я.) и народа» (Сытин (У). С. 748). Поэтому Пушкин, изображая моек, оригинала, выезжавшего «в Марьину Рощу в карете из кованого серебра 84-й пробы», очевидно, выставляет чудачеством изготовление кареты из дорогого и тяжелого материала, а не то, что в таком экипаже богач появляется в Марьиной роще (поэт сам побывал в ней на гулянье 19 мая 1827). Отправляясь туда в 1840-х, Загоскин также не боится себя ни скомпрометировать, ни подвергнуть опасности; на гл., усыпанной песком, дорожке гулянья он встречает почтенные купеч. семьи, «пожилых чиновников в форменных фраках», «дам в щеголеватых бурнусах» и даже «франта в альмавиве»; однако, он же описывает тамошние трактиры, как «притоны разврата», отмечая, что «даже цыгане, которые поют в Петровском вокзале (Петровского парка.— Д.Я.), не хотят знаться и водить хлеб-соль с цыганами и цыганками, забавляющими посетителей Марьиной рощи» (Очерки. С. 216—218) — к-рая, в итоге, еще ок. четверти века спустя, превращается в «место вульгарных пригородных гуляний и довольно диких кутежей» (Романюк (С-2). С. 185). Приходила в упадок и растительность; в 1812 деревья рубили франц. солдаты, стоявшие среди них биваками (по Сытину, вырубка производилась уже после нашествия, для отстройки сгоревших домов— Сьггин (У). С. 748); в кон. 1870-х, фиксируя агонию Марьиной рощи — и как рощи, и как гулянья, — С.М. Любецкий пишет:

«С устроением железной дороги, проходящей через нее, около нее много вырублено было дерев, а подсадок других, молодых, не было; земля в ней вся вытоптана, редко где показывается недоросток бледной травки, к тому же там старые деревья год от года все более и более падают трупами; потому и остался какой-то остов рощи, в котором гуляют теперь только кочующие выходцы московских трущоб и подвалов, довольствующиеся воздухом, пропитанным пылью, угольным дымом от самоваров и вином, которое можно добывать контрабандой в ящиках бродячих там шарманщиков» (Любецкий (Окр). С. 47).

«В 1880-х гг. «Шереметевское поземельное об-во» получило от гр. Шереметева Марьину рощу в долгосрочную аренду, вырубило ее, распланировало по шахматной системе на строит, кварталы и сдало участки в субаренду мелким собственникам, поставившим здесь свои дерев, дома» (Сытин (У). С. 749). Жителями этих одно- и двухэтажных домов стали гл. обр. рабочие, ремесленники и торговцы; образовавшаяся Марьина слободка лишена была элементарного благоустройства, а вскоре начала приобретать и криминальную славу, особенно упрочившуюся за ней в первые сов. и в послевоен. гг.; положение стало исправляться с кон. 1950-х — со стр-вом крупноблочных домов вдоль Шереметьевской ул. (гл. магистрали р-на) и с созданием в новых кварталах совр. соц. инфраструктуры; р-н в осн. сохранил планировку слободки, равно как и свое, всегда бытовавшее, назв. Марьина Роща (в значит, степени благодаря закреплению топонима в назв. 2—4-й ул. и 1 — 17-го проездов Марьиной Рощи).

Лит.: Любецкий (Окр). С. 40—47; Любецкий (Ст). С. 273— 282; Павлова. С. 67, 151, 274—279; Паламарчук 3. С. 205—206, 435; Романюк (С-2). С. 184—188; Сытин (У). С. 747—751; МЭ; Улицы.