Матриархат? Почему бы и нет! История Китая. Династия Тан.Новая концепция восстановления порядка, глобальное видение мира и безумная жажда власти… возможно, сегодня именно это возбуждает самое большое любопытство в гуще событий средневековья, далекого как в пространстве, так и во времени. Безусловно, в VII столетии вступила в силу какая-то форма современной администрации, — пусть так. Но чуть было не произошло нечто еще более серьезное — по крайней мере, ученые высказывают подобные опасения. Мало того, что финальная победа сына Ли Юаня возвела на трон империи полукровку, который «интернационализировал» Китай; два поколения спустя империя произвела на свет первую матриархальную династию, заслуживающую такого названия.

Однажды (624 г.) поблизости от Тайюаня, в Шаньси, родилась необычайно красивая девочка. Как говорят, когда она достигла своего четырнадцатилетия, красота ее заблистала так, что слух о ней докатился до двора. Заинтригованный Ли Шиминь приказал ей приехать, и ей сразу была оказана беспримерная честь — войти в гарем в качестве наложницы четвертой категории. Это ставило ее в один ряд с сорока первыми супругами и выше ста двадцати одной официальной обитательницы гарема. Выше стояла только титулованная императрица — в теории, мать ребенка, избранного, чтобы наследовать трон. Однако в данном случае, что весьма интересно, эта женщина была бесплодной, и эта подробность заслуживает внимания. Вновь прибывшая красавица, фамилия которой была У, вела приятную жизнь в течение десятка лет — до того дня, когда Ли Шиминь умер.

Когда император скончался, китайские правила, очень щепетильные в вопросах инцеста, предписывали всем женщинам из его гарема жить затворницами или даже покинуть двор и удалиться в буддийский монастырь недалеко от мавзолея, в котором упокоился великий человек. Отказавшись от возможности иметь потомство, с побритой головой, они молились там о своем спасении или счастливом воплощении для своей души. Однако, к счастью для малышки У, ее красота не знала преград. В свое время ей даже удалось произвести неизгладимое впечатление на теперешнего нового императора Гао-цзуна, родного сына покойного, которому ей довелось прислуживать, разумеется, без всяких задних мыслей, в то время как он наносил визит своему отцу. По правде говоря, нет никакой уверенности в том, что Гао-цзун начал мечтать об этой красавице с того самого момента, но об этом вместо него позаботились другие, и не самые ничтожные.

Официальная императрица, ибо таковая имелась, отчаялась забеременеть. Опасаясь катастрофических последствий для своей придворной карьеры (Гао-цзун выказывал большую любезность по отношению к своей второй супруге), она попыталась устроить диверсию, выпустив красавицу У из монастыря и введя ее в гарем правящего императора (ох уже эти «варварские» нравы семейства Ли, немыслимые в благочестивой китайской традиции!).

Успех замысла превзошел все ожидания: происки второй жены тотчас же прекратились, а Гао-цзун с тех пор не смотрел ни на кого, кроме У. Та же, со своей стороны, не теряла времени. Она расставила своих родственников везде, где сумела, в чем не было ничего неприличного: конфуцианская мораль рекомендовала, особенно дочерям, удачно вышедшим замуж, помогать своим семьям. В то же время с помощью подарков и рекомендаций она завела полезные знакомства. У нее была всего одна цель — обзавестись сыном, чтобы занять место императрицы.

Однажды она поняла, что беременна, и будущее, казалось, улыбнулось ей. Однако ветер переменился, звезда ее счастья поблекла, и У произвела на свет дочку. Отчасти из страха, конечно, но в значительной степени — из расчета, У собственными руками задушила ребенка, но сделала это так, что обвинение в убийстве пало на императрицу.

Гао-цзун не смутился из-за такой мелочи. Тогда У, которая не могла остановиться на столь удачно выбранной дороге и чувствовала страх перед возможной немилостью, нанесла следующий удар. Ей удалось вовлечь императрицу, а заодно и вторую жену, которую некогда так любил император, в обряд черной магии, нацеленный против самой императорской особы.

Возмущенные сановники двора жестоко осудили клеветнические интриги красотки У, но Гао-цзун никого не желал слушать — он слишком испугался! Обе невиновные жены были препоручены своей обвинительнице, которая под предлогом правосудия добилась их гибели, поместив их в нечеловеческие условия. После этого она заняла место своей освободительницы, выведшей ее из монастыря, то есть была возведена в сан признанной императрицы. Она с большой торжественностью приняла атрибуты своей новой власти (печать и ленту), а Гао-цзун, прославляя ее, объявил, что она показала себя «способной помогать ему в управлении делами». Это было беспрецедентно: если некоторые государи, вроде Гао-цзу из династии Хань, правившего в 206-195 гг. до н.э., и оказывали уважение своим женам, то ни один из них никогда не приобщал их к своей деятельности столь тесно и в таком почти институциональном плане.

У отнеслась к своей роли очень серьезно. Когда в 666 г. император приготовился к ежегодной церемонии традиционных жертвоприношений фэн и шань, У согласилась, чтобы он принес жертву Небу (которое учение о инь и ян связывает с мужским началом), а сама решила совершить, причем с большой пышностью, ритуалы в честь Земли, которым зачастую не уделялось должного внимания. Знатоки церемоний скрежетали зубами, но им было нечего ей возразить: земля, как считалось с древнейших времен, обладала природой инь, то есть женским началом. Тем не менее никто и никогда не дерзал так разделить религиозные прерогативы императора.

Время шло. У не складывала оружия. Восемь лет спустя, в 674 г., она добилась того, что специально для нее был введен новый титул «императрицы Неба» (Тянь-хоу). Она воспользовалась обнародованием этого нового официального термина, чтобы заодно распространить манифест из двенадцати пунктов, своего рода политическую программу, испытавшую сильное влияние даосизма. Сделано это было с целью уравновесить доминирующее значение чиновников-конфуцианцев, которые, конечно же, никогда не выказывали одобрения вмешательству женщины в политику и, вполне оправданно, вели против нее негласную войну.

Они не упустили случая подвергнуть ядовитой критике программу императрицы У, несмотря на то, что состояла она из положений, полных человечности: снижение налогов (статья 1), уменьшение «барщины» и отмена обязательной военной службы (статья 2), столь ненавистной, что в программе выражалось пожелание заменить ее нравственной подготовкой (статья 3). единственной силой, которая могла бы как-то повлиять на судьбы империи, — это была давняя конфуцианская мечта о государстве, процветающем благодаря добродетели (сознанию гражданского долга) своих поданных. Затем, как всегда во имя нравственности, она воспрещала всякую избыточную роскошь; придворные чиновники, имевшие возможность наблюдать за повседневной жизнью У, открыто зубоскалили. Статья 5 возвращалась к теме экономики, но на этот раз в применении к «барщине»: она настаивала на ограничении неправомерного использования рабочих рук с целью ненужного строительства, — безусловно, здесь тоже имели место смешки в зале. Статья 6 открывала «широкие пути для свободной критики», однако эту свободу тотчас же отрицала статья 7, предписывавшая, чтобы «клеветники закрыли рот». Статья 8 заявляла о необходимости привлечь весь народ к изучению даосизма (здесь чувствуется влияние группы нажима), а статья 9 — к уважению матерей, после смерти которых госпожа У требовала такого же продолжительного и подчеркнутого траура, как и по умершему отцу (то есть в течение трех лет, которые полагалось проводить вдали от любых почестей, нося «вывернутые наизнанку и разодранные белые одежды»). Наконец, три последних предписания (чтобы подсластить пилюлю), предусматривали прибавки и пособия для всего народа: для подданных, оказавших особые услуги государству, для столичных мандаринов и, вообще, «действующих чиновников, чьи выдающиеся достоинства давно признаны, но чье положение остается скромным». Гао-цзун своим приказом подтвердил осуществление всех этих мер.

Когда он умер (в 683 г.), ему унаследовал сын императрицы У-хоу, принявший имя Чжун-цзун. Но не прошло и года, как У-хоу приказала сместить его в пользу своего младшего сына Жуй-цзуна. Но поскольку он был слаб рассудком или по крайней мере слегка не в себе, его мать в своей обычной жестокой манере заставила всех поверить в это и объявила, что регентское правление будет осуществлять сама. Несколькими месяцами позже (в 684 г.) она заявила, что берет императорскую власть в свои руки. В первый и последний раз в своей истории империя оказалась под властью женщины, требовавшей для своей особы тех же самых почестей и церемоний, какие подобали императору, и даже дерзавшей сидеть, как и он, «за опущенной завесой темного пурпура».

Двор проявлял небывалое недовольство. Мужественный ученый, знаменитый поэт Ло Биньван, выпустил получивший известность манифест в пользу отстраненных от престола детей, но мятежники добились только позорной смерти (нам неизвестно, погиб Ло Биньван от руки наемника или сумел сбежать и стал монахом). Что же касается У-хоу, то она безостановочно и настойчиво разматывала нескончаемые и запутанные нити того, что она считала заговором против себя и величия своей деятельности. Для этого она изобрела утонченные формы шпионажа, вроде знаменитого ящика, установленного в дворцовом зале. Под прикрытием анонимности каждый мог положить в него свои предсказания, письма с жалобами, критические или хвалебные сообщения, а главное — чистой воды доносы. Поскольку последние, очевидно, не поступали в достаточном количестве, У-хоу привела в действие провинциальных чиновников, требуя от них под страхом смерти, чтобы они посылали в столицу полезных осведомителей с оплатой всех расходов. Традиционные чиновники говорили, что самым явным следствием этой меры стало сосредоточение в Чанъане, за государственный счет, всех воров империи.

Тем временем У-хоу завладел очередной страх, и больше она не терпела никакого сопротивления. В 688 г. она воспользовалась восстанием каких-то принцев из династии Тан для того, чтобы наброситься на клан Ли, который она стремилась искоренить. Говорят, что в ту пору погибло три тысячи семей. Об этих убийствах свидетельствуют несколько прекрасных надгробий, возведенных впоследствии, после смерти У-хоу, так как при ее жизни мало кто осмеливался выступать против ее воли. Иногда предавались смерти, причем по ее личному приказу, даже ее собственные внуки, в том числе несчастная принцесса Юнтай, которая была убита в семнадцать лет вместе с молодым мужем за то, что не оказала достаточного уважения своей бабушке.

В 690 г. У-хоу приняла династическое имя Чжоу. Затем она заметила, что в Чаньане стало слишком многолюдно и теперь, после того, как она укрепила там свою власть, ничто не мешает ей править в Лояне в нижнем течении реки Хуанхэ. К тому же ее симпатии изменились и, отвернувшись от своих советников-даосов, она стала прислушиваться к группам буддийского толка (злые языки поговаривали, что она просто-напросто сменила любовника). Итак, ей показалось необходимым перенести резиденцию своего правительства в Лоян, вторую имперскую столицу, расположенную в самом сердце Хэнани.

Одной из важных причин этого переселения, определенно, было то, что город был защищен скальным святилищем Лунмэнь. Оно состояло из двух утесов, которые возвышались на берегу реки И и на которых в первые годы VI в. правители Северного Вэй начали вырубать изображения Будды Вайрочаны, Великого Просветителя, приведшего к свету мириады миров. Вот опять мы встречаем ссылку на периферийные династии, на этих китаизированных степняков, которые, подобно Северной Вэй, правили империей практически с самого конца династии Хань и чьей ассимиляции весьма способствовал буддизм.

Итак, двору и всему его обслуживающему персоналу в широком смысле этого слова (включая всевозможных ремесленников и поставщиков) пришлось перебраться на пятьсот километров к востоку. Строители приступили к работе. Несколько лет назад археологи обнаружили фундаменты минтана — самой священной дворцовой постройки, куда государь, а в данном случае — государыня, периодически удалялся согласно ритуалу, восходящему к истокам империи. У-хоу начала его строительство в 696 г. взамен старого, который сгорел годом раньше.

Однако с течением времени при дворе все сильнее дул ветер безумия, смешанный с бесспорным уважением, но, вдобавок к нему, с еще более явным страхом. Летописцы говорят, что она вдруг уверовала в собственное бессмертие, возведя себя в ранг святой особы, бодхисаттвы.

Когда одним зимним днем она все же умерла, ее сын Чжун-цзун поспешил занять трон, разом упразднив основанную ею династию и положив конец уклонению в матриархат. Однако ни он, ни его окружение не посмели отказать покойной в уважении. Чжун-цзун лишь решился немного упростить изобретенный ею посмертный титул: «Правящая императрица, великая и святая, утвержденная Небом». Знатоки церемоний сочли, что «Императрицы, великой и святой, утвержденной Небом» будет достаточно, поскольку она уже больше не правила. Однако ее прах со всеми необходимыми почестями был доставлен в Чанъань, где его уже ожидала гробница, построенная недалеко от мавзолея Тайцзуна, который так любил юную У. И ее призрак, без сомнения, наводил такой страх, что никто не дерзнул обратить внимание на то, что ее последнее пристанище было построено в центре холма, по высоте не уступавшего кургану ее первого любов-ника-императора.

У-хоу, которую также обычно называют ее посмертным титулом У Цзэтянь, «У, утвержденная Небом», не была ни первой, ни последней предводительницей дворцовых революций, как в Китае, так и за его пределами. Однако историки щадят ее еще менее, чем других, потому что она была женщиной и, главным образом, потому, что она добилась успеха, — в течение двадцати лет Китаем правила женщина, а через нее, еще дольше, женская династия. Более того, У явным образом олицетворяла собой стремление к восстановлению первобытного матриархата, о котором конфуцианские историки, любившие хорошо организованные системы, говорили, что он некогда существовал, но больше уже не вернется, так как теперь пришел черед мужчин. Самое худшее, что если и раздавались героические голоса тех, кто готов был бросить вызов неограниченной власти и беспричинной жестокости государыни, то вокруг них не образовалось ни одного священного союза, и только в самом конце жизни У-хоу нашлась группа молодых людей, которые посмели у нее на глазах убить ее нового и, безусловно, последнего любовника. Но она была тогда всего лишь пожилой женщиной, и жизненные силы уже покидали ее. В пору зрелости, во времена своего величия, она правила, и никто не смел ей мешать, а честные чиновники, не относившиеся к ее единомышленникам, не смели ничего предпринимать. Принципиальная оппозиция? Она всегда насмехалась над ней, одержимая жаждой власти единственной любовью всей ее жизни — и поддерживаемая народом, который, разумеется, никогда не разбирался во всех этих событиях и сохранял спокойствие, а также неоспоримым экономическим благополучием, свидетельствующем, согласно конфуцианской традиции, о «добром управлении», «утвержденном Небом» (цзэтянь).

В краткосрочной перспективе (собственно, на время своей жизни) У-хоу добилась своего. Однако в долгосрочной перспективе она проиграла битву, поскольку забыла о том, что историю пишут те самые люди, которых она заставляла так трепетать. Приуменьшив ее заслуги, вытащив на свет ее безрассудства и преступления (к сожалению, тошнотворные и вполне реальные), они заклеймили ее как порочную женщину, наделенную такой силой убеждения, что воспоминание о ней еще сегодня вселяет страх. Журналисты XX в., желая выразить весь ужас, который внушала им Цзян Цин («мадмуазель Мао»), называли ее новой У-хоу.

Дело в том, что У-хоу окончательно подорвала и без того очень небольшие шансы женщины добиться верховной власти в Китае. Но разве кости не были краплеными заранее? Если бы у нее и государей династии Тан не было связей с полукочевыми сообществами китайской периферии, она никогда не получила бы того необычайного статуса, которым она, бесспорно, обладала. При всех ее талантах и независимо от ее жестокости было немыслимо, чтобы она могла победить надолго. Тот факт, что она до самого конца своей жизни заставляла всех уважать свое правление, уже походил на чудо.

Мало сказать, что «дело У Цзэтянь» надолго испортило положение женщин в китайском обществе, вращающемся вокруг государственной администрации. Похоже, что ученые схватились за эту прекрасную возможность, чтобы, опираясь на некоторые более древние и почти столь же отвратительные из-за количества пролитой крови примеры, продемонстрировать, что женщины неспособны править. И чтобы никому мало не показалось, также развить параллельную тему роковой женщины, лишенной сознания и воли, пагубной по своей природе просто потому, что она женщина.

 

Качественное восстановление грунтов — залог успешного использования в течении долгого времени. Приобрести необходимое оборудование, можно по предложенной нами подсказке.